* * *

Федорчук до самого вечера бродил по своему кабинету и составлял в уме схемы. Все равно получалось что-то несуразное. В исключительно гладкой версии, рассказанной Маевской и подтвержденной Поленовым, была одна несостыковка: Нонна не могла знать о готовящемся убийстве Шорохова. Если, конечно, не верить в ее ясновидение.

Кроме того, Федорчука не покидало чувство, что Бурцева с Маевской нарочно инсценировали свою ссору с взаимными обидами, оскорблениями и прочей женской ерундой… Но вот зачем? И на кой ляд Оксана подала на Нонну заявление?

Потом если бы Маевская действительно была зла на свою подругу за обвинения и неделю, проведенную в СИЗО, они бы не стали крутить совместную аферу с детским сэконд-хэндом: ведь для таких дел нужен высокий уровень доверия. Все-таки Нонна за Бог весть какие заслуги получила от Оксаны кучу сэконд-хэнда, которую тут же и передала на сторону. И в чем, интересно, выгода Бурцевой? Маевская, что, заплатила за все эти тряпки?

Размышления Федорчука были прерваны телефонным звонком. «Блин, времени-то уже Бог весть сколько! Машуня волнуется», — подумал он, поднимая трубку.

— Алло!

— Борисыч? Это Лялин из СИЗО. Как делищи? Нормально? Я тебе вот чего звоню… Твой подопечный, этот… как его? Поленов… Он срочно требует встречи с тобой.

— Что, решил попросить прощения за плохое поведение? — осведомился Федорчук.

— Размечтался! — усмехнулся Лялин. — Он говорит, что решил признаться во всем.

— Вот как? Ну, давай, я подъеду к вам…

* * *

При одном взгляде на Поленова, Ивану стало ясно, что ему в СИЗО живется далеко не так весело, как Нонне. Его явно немножечко побили. А может быть, и не немножечко.

Банкир и преуспевающий делец с разбитой губой и распухшим, как картошка, носом тяжело упал на стул перед следователем.

— Ну, чем обязан? — начал первым Федорчук. — У вас, кажется, были какие-то вопросы ко мне?

Поленов уронил руки на стол. Наручники металлически звякнули.

— Я решил рассказать вам всю правду, — произнес он, не глядя на Ивана. — Я невиновен. Маевская попросту подставила меня. А я как дурак, пошел у нее на поводу.

— В чем пошли? — не понял Федорчук.

— Принял вину на себя.

— Интересно… А зачем вы это сделали, если считаете себя абсолютно невиновным?

При его саркастических словах Поленов несколько смутился.

— Ну, не то чтобы совсем невиновным… Оружия-то я не отрицаю… Но к убийству Стаса я не имею никакого отношения! А во время очной ставки я признался потому, что… я думал, что как только Нонна поймет, на что она меня обрекает, то сразу изменит свои показания.

— А она и не подумала изменить, — усмехнулся Федорчук.

Поленов сумрачно кивнул.

— Видит Бог, я ждал… Но я больше не могу в этой камере. И как только я представил, что вся моя жизнь в течение ближайших десяти-пятнадцати лет пройдет в том же режиме, я испугался…

— Значит, все показания Нонны ложны? — спросил Федорчук для проформы.

— Конечно! — горячо воскликнул Поленов, всеми силами стараясь доказать, что он говорит правду. — Я так полагаю, что она заранее все спланировала, чтобы подставить меня. Я ее часто водил в мой тайник, а она еще предсказывала, что меня посадят за это оружие… Значит, она уже тогда планировала меня отправить меня за решетку!

— У вас есть какие-нибудь идеи, зачем ей это могло понадобиться? — настороженно спросил Федорчук.