|
Нежное простое платье с неброским рисунком – крупные, но неяркие бирюзовые цветы. На ногах босоножки в цвет наряду, на шее – цвета слоновой кости изящное жемчужное ожерелье. В руках матери Андре я превратилась в глину, из которой слепили «что-то подходящее к случаю». Макияж, занявший столько времени, оказался совсем не ярким. Акцент был сделан лишь на глазах, для губ же подобрали естественный оттенок помады, под слоем которой не было видно, насколько они искусаны. Габриэль подошла ко мне и подала бежевый бархатный клатч.
– Что там? – спросила я. – Ничего. Только пара носовых платков, мятные таблетки и капли от насморка. – У меня нет насморка, – пробормотала я, тут же почувствовав, что говорю в нос. Господи, да я же для нее сплошное разочарование! Наверняка Габриэль сожалеет еще и о том, что мой французский не идеален. Славянка, подобранная непонятно где. Эти слова, которые, конечно, никто не произнес вслух, звенели в моей голове, а между тем мне нужно было как-то справиться с собой: выйти на каменный двор и улыбаться, отвечая на вопросы. Я невольно вспомнила, как в прошлый раз, гостя в этом доме, я никого не интересовала. В прошлый раз мы сбежали отсюда по лестнице западного крыла, через комнату за галереей. Тогда я, сбросив босоножки, шла по асфальту босиком. В этом же доме я всегда оказываюсь закованной в туфли на высоком каблуке. – Пора, – произнес Марко, и я кивнула. Я часто слышала о том, как ненавидят звезды преследующих их папарацци, но никогда не думала, насколько это на самом деле неприятно – когда из-за любого угла на тебя могут выпрыгнуть с яркими фотовспышками камер. Во дворе меня ждали толстые черные объективы, плавящиеся от жары; дорогие линзы; треноги, призванные облегчить ожидание журналистов.
Конечно, они собрались здесь потому, что обыватели Парижа ждут не дождутся, когда же смогут перетрясти чье-нибудь грязное бельё, услужливо подброшенное им жёлтой прессой.
– Это нужно для семьи, – сказала Габриэль, нежно удерживая свои руки на моих плечах. – Для нашей семьи, – уточнила она, чтобы я не сомневалась в своей принадлежности к ним. Это её аванс мне, однако поверить в такое слишком сложно, для этого недостаточно просто слов, недостаточно прикосновения тонких ухоженных пальцев и ласковой улыбки, которую так щедро дарила мне Габриэль. Я же, напротив, нервно кусала губы, съедая помаду и постоянно забывала отвечать ей, тут же злясь на себя – я вовсе не хотела показаться грубой. – Это нужно Андре, – прошептал мне на ушко Марко. Он был единственным, кто понимал, чем можно меня взять.
* * * Я знала, что пора начинать. Мы и без того задержались уже на полчаса. На камнях старинного двора уже расставили стулья, установили камеры, протестировали их и включили в режим ожидания, чтобы не пропустить ту секунду, когда мы появимся в раскрытых настежь дверях. Двери дома будто созданы были для того, чтобы гостеприимная хозяйка с дружелюбной улыбкой встречала гостей во время приемов и вечеринок. Но на сей раз улыбка Габриэль Де Моро была холодной, как у Снежной Королевы. Она вышла первой, сразу за охранником, держа меня за руку. Ее хватка была железной, движения – неспешными. Наверное, она не стала бы брать меня за руку, если б меня не трясло, как в лихорадке. – Тише, птица, – прошептал мне Андре и подхватил меня под другую руку. – Просто дыши. Ничто из того, что происходит здесь сейчас, не играет особой роли. – Нет? – удивилась я и бросила на него быстрый взгляд. На Андре были бежевые брюки, кожаный ремень с золотой пряжкой, рубашка на несколько тонов светлее брюк и легкий летний пиджак цвета индиго. Андре не стал надевать галстук, его вид был неформальным, но при этом роскошным. |
