– Теперь сам, Джордж. Только делай те же самые движения.

Ушло тепло его рук, державших ее, но она ощущала тепло от его кожи под пальцами. Она касалась его. Это не было так плохо… пока он слегка не задвигался и его волосы не легли на ее пальцы. Какие мягкие у него волосы и холодные. Такой контраст. Но она ощущала большой жар. Она ощущала его в своем теле, где-то внизу, в районе бедер. Это заставило ее сообразить, что на нем не толстое одеяло, а только шелковая простыня, тонкая шелковая простыня.

Не было смысла смотреть, никакого смысла вовсе. Если он уснул? Зачем его массировать, если это уже не нужно? Он вроде всхрапнул. Хороший знак. Но она не слышала, чтобы мужчина всхрапывал только один раз. Может быть, он не храпит. И может быть, уже спит.

«Посмотри! И делай вывод!»

Она посмотрела… но не смогла сдвинуться с места. Мужчина не шевелился. Глаза закрыты. Губы искривились в чувственной улыбке. Быть таким красивым грешно. Он не спал. Он просто наслаждался ее прикосновениями… О, Боже! Это накатывало на нее волнами. Жар, слабость. Она убрала руки. Он быстро схватил их – она пискнула, и медленно вернул не к вискам, а к щекам.

Она покрыла руками его щеки и смотрела в его глаза, горячие, зеленые, гипнотизирующие глаза. А потом это случилось – губы к губам, его к ее, закрытые, открытые, горячие. Она тонула в ощущениях, которые увлекали все глубже и глубже.

Сколько времени прошло, Джорджина не знала, но вдруг она осознала, что происходило. Джеймс Мэлори целовал ее со всей страстью мужчины, а она целовала его так, будто вся ее жизнь вкладывалась в этот поцелуй. Как она себя чувствовала? Хуже, чем до этого, но это было приятно, прекрасно, хорошо. Хорошо? Нет, что-то нехорошо. Он ее целует… Нет, он целует мальчика Джорджи!

Ей стало жарко, потом холодно от шока. Она оттолкнулась от него. Но он быстро схватил ее. Она пыталась прервать поцелуй. Но и этого было достаточно.

– Капитан! Стойте! Вы с ума сошли? Я…

– Заткнись, моя дорогая девочка. Играть в эту игру я больше не могу.

– Какую игру? Вы действительно спятили! Нет, стойте!…

Она была притянута на него, потом оказалась под ним, прижатой его весом к мягкой кровати. Какой-то момент она не могла думать. Знакомое ощущение подташнивания, но такое приятное теперь, увеличивалось. И вдруг словно опамятовалась: «дорогая девочка»?

– Вы знаете! – выкрикнула она, толкая его в плечи, чтобы заглянуть ему в лицо. – Вы все знали, да?

Джеймс никогда в жизни не переживал подобного блаженства. Но он еще не дошел до того, чтобы совершить такую ошибку, как признание.

– Хотел бы знать, – сказал он, держа ее за плечики.

– Тогда как?… О!

Она склонилась к нему, а его рот работал над ее шеей и перешел к уху. Его язык трудился над ухом. Ей было очень приятно, она задрожала.

– Да дело не в этом, маленькая лгунишка.

Она услышала его глубокий смех и почувствовала, что улыбается в ответ, и это удивило ее. Ей следовало побеспокоиться в связи с ее разоблачением, но когда его рот был прижат к ее, она ничего не могла. Ей нужно было бы прекратить все это. Но его рот прижат к ее. В ней не было ни сил, ни желания сопротивляться.

Она затаила дыхание, когда он одним рывком сдернул с нее кепку и длинные черные волосы покрыли всю подушку, разоблачив ее полностью. Но она уже заботилась не об этом, а о том, о чем думают в таких случаях женщины: не слишком ли он разочарован тем, что увидел. А он рассматривал ее в упор, и его зеленые глаза встретились с ее глазами и снова загорелись страстью.

– Я должен наказать тебя за то, что ты прятала их от меня.