Постепенно для него все станет ясно. Как, впрочем, и для других братьев. Однако плохие известия могут подождать. Нужно подлечить немного свою боль. Кроме того, надо сначала посмотреть, как они отнесутся к тому событию, которое в ее глазах утратило всякую значительность. По крайней мере, по сравнению с тем, о чем ей придется рассказать им спустя месяц или два, когда ребром встанет вопрос об отцовстве ребенка, изуродовавшего ее некогда маленькую и стройную талию… Как-то Джеймс рассказывал ей о своем брате Язоне… Что он сделал? Упал однажды и пробил собой крышу в доме? Ну что ж,- у нее пять братьев, и все пятеро вполне могут повторить этот поступок…

Кстати, она и сама до сих пор четко не определилась в отношении к последствиям своей краткой вольности. Она была напугана беременностью, это верно. Чуть сбита с толку и одновременно чуть довольна. Да, она испытывала радость и не могла этого отрицать. Да, это грозило многими осложнениями, наверняка и скандалом, но вместе с тем она была рада, и эта радость выражалась в двух словах: ребенок Джеймса. Разве что-нибудь иное могло иметь какое-нибудь значение рядом с этим фактом? Немыслимо! Она должна была чувствовать отчаяние от того, что ей придется родить и воспитать малыша без мужа. Она должна была чувствовать, но не чувствовала. Потому что понимала, Джеймса у нее уже не будет и никто другой заменить его не в состоянии. Она хочет ребенка, она вырастит его. Да, именно так она и поступит. Джорджина слишком любила Джеймса, чтобы поступить иначе.

Мысли о малыше, – а Джорджина теперь была уверена в своей беременности, – были причиной того, что у нее заметно улучшилось настроение ко времени последнего этапа их плавания, когда «Тритон», спустя три недели, достиг вод Лонг-Айленда. Вскоре уже можно было наблюдать Бриджпорт, и они повернули в реку Пеконок, где была устроена гавань, достаточно глубокая для швартовки океанских лайнеров. Она была рада попасть домой, особенно в то любимое ею время года, когда погода стоит еще довольно мягкая и повсюду разлиты краски неяркого осеннего солнца… По крайней мере, у нее было отличное настроение до тех пор, пока она не увидела в порту множество судов-жаворонков. Окончательно же она поникла, когда ей бросились в глаза три посудины, – она желала видеть их где угодно, только не в этом порту!

Дорога до особняка из красного кирпича, который она называла домом, была спокойной и тихой. Ехать нужно было на одну из окраин города. Дрю сидел в экипаже радом с сестрой, держал ее за руку и даже чуть стискивал ее, желая тем самым подбодрить Джорджину. Теперь он твердо стоял на ее стороне, но много ли ей толку от этого при встрече с остальными братьями? Дрю никогда не мог в критических ситуациях противостоять им, особенно когда они выступали единым фронтом.

Одежда юнги, в какой она провела все плавание, осталась в каюте. Кстати, этот наряд отчасти и был причиной гнева Дрю. По крайней мере, при встрече с остальными братьями в этом отношении им трудно будет к ней привязаться. Если на время плавания ей пришлось стянуть одежду у команды «Тритона», то теперь на ней было хорошенькое платье, которое Дрю планировал привезти своей девчонке из Бриджпорта в качестве презента. Ну и ладно, он купит здесь другое платье и подарит его другой своей девчонке из другого порта.

– Держи улыбку, Джорджи. Не надо смотреть на меня так, будто сегодня конец света.

Она отвернулась от Дрю и стала смотреть в сторону. Не известно, каким образом он нашел то положение, в каком она оказалась, забавным. Этого она не могла оценить ни в малейшей степени. Впрочем, веселость и юмор были типичными его чертами. Он так сильно отличался от остальных своих братьев! Он был единственным во всей семье человеком с такими темными глазами, что все их называли не иначе как угольками.