Что бы это могло означать? Почему луна?

— Луна, — вновь невольно прошептал он и уснул.

Было 3 часа 11 минут утра, воскресенье, 8 декабря.

Спустя пять дней после похищения трех миллионов долларов у мафии Джек Твист отправился проведать женщину, которая была практически мертва, но еще дышала.

В час пополудни в воскресенье он припарковал свой «Камаро» в подземном гараже под частным санаторием в фешенебельном районе Ист-Сайда и на лифте поднялся в фойе. Отметившись в регистратуре, он получил пропуск посетителя.

Новичку трудно было догадаться, что здесь находится больница. Фойе было обставлено совершенно в стиле двадцатых годов: две картины Эрте, диваны, кресло, столики с аккуратно разложенными журналами — все слишком роскошно для лечебного учреждения.

Картины, к примеру, были совершенно лишними, мебель тоже можно было бы подобрать поскромнее. Однако администрация считала, что имидж крайне важен для привлечения богатой клиентуры и поддержания доходов на уровне ста процентов. Пациенты здесь были самые разные — от кататонических шизофреников средних лет и детей с неуемной фантазией до впавших в коматозное состояние старцев. Но у всех у них было общим, во-первых, то, что они были хрониками, а во-вторых, их семьи могли себе позволить оплачивать лечение по высшему разряду.

Размышляя над ситуацией в целом, Джек всегда негодовал по поводу отсутствия в городе больницы, где пациенты с черепно-мозговой травмой, полученной в результате катастрофы, или заболеванием другого рода, требующим постоянного присмотра и ухода, могли бы получить их за умеренную плату. Нью-Йорк поглощал огромную массу денег налогоплательщиков, а его общественные учреждения, как и повсюду, оставались насмешкой над рядовыми гражданами, вынужденными пользоваться тем, что дают, за неимением ничего лучшего.

Не будь он опытным и везучим вором, он не смог бы оплачивать астрономические счета, ежемесячно предъявляемые ему санаторием. К счастью, у него был воровской талант.

Он прошел по пропуску в другой лифт и поднялся на пятый этаж. Коридоры на верхних этажах этого семиэтажного здания более походили на больничные, чем фойе: люминесцентные лампы, белые стены, приятный хвойный запах дезинфекции.

В самом конце коридора пятого этажа, в последней палате с правой стороны лежала мертвая женщина, которая еще дышала. Джек помедлил возле двери, тяжело вздохнул, проглотил ком в горле и наконец вошел.

Палата, конечно, выглядела скромнее фойе, но все равно симпатично, чем-то напоминая комнату средней стоимости в отеле «Плаза»: высокий, с белым карнизом, потолок, камин, облицованный белым кафелем, темно-зеленый ковер, нежно-зеленые занавески, зеленый диван и пара стульев. Предполагалось, что больной будет чувствовать себя в такой обстановке уютнее, чем в обычной больничной палате. И, хотя большинству пациентов обстановка была безразлична, поскольку они ее не воспринимали, посетителям такая уютная атмосфера поднимала настроение.

Исключение составляла только кровать для больного, но и она, при всем своем удручающе утилитарном виде, была накрыта зеленым покрывалом.

Однако с самим больным поделать уже ничего было нельзя, его вид, конечно, очень портил обстановку.

Джек наклонился над женой и поцеловал ее в щеку. Та даже не пошевельнулась. Он взял ее руку в свои ладони, но она не ответила рукопожатием, рука оставалась вялой, мягкой, бесчувственной, хотя и теплой.

— Дженни? Это я, Дженни. Как ты себя сегодня чувствуешь? А? Ты хорошо выглядишь, просто замечательно. Ты всегда прекрасно выглядишь.

И в самом деле, для человека, восемь лет находящегося в состоянии комы, не видящего солнечного света и не чувствующего дуновения свежего воздуха, она выглядела довольно хорошо. Возможно, один Джек мог сказать, что она выглядит прекрасно, — и при этом не кривить душой.