Томас так и не вступил в игру. Адам искоса посмотрел на Коринн: челюсти сомкнуты, взгляд устремлен на край поля, на тренера, как будто хочет гипнозом заставить его впустить Томаса в игру.
– Все будет хорошо, – сказал Адам.
– Он к этому времени всегда в игре. Как ты думаешь, что случилось?
– Я не знаю.
– Пит вообще не должен играть.
Адам не стал отвечать. Пит поймал мяч и бросил его партнеру по команде самым обычным образом. С другой стороны поля раздался голос Гастона:
– Вау, адский бросок, Пит! – И они с кузеном Дезом соударились ладонями.
– Разве взрослый мужчина назовет себя Дезом? – буркнул Адам.
– Что?
– Ничего.
Коринн закусила губу.
– Наверное, мы опоздали на пару минут. Явились за сорок пять минут до игры, а тренер велел быть за час.
– Сомневаюсь, что причина в этом.
– Надо было выехать раньше.
Адаму захотелось сказать, что у них есть проблемы поважнее, и, может быть, сейчас это помогло бы отвлечься. Команда противника набирала очки. Родители стонали и обсуждали ситуацию: что делали не так защитники, из-за чего пропущен гол.
На поле выбежал Томас.
Адам почувствовал, как от жены волнами изошло облегчение. Лицо Коринн смягчилось. Она улыбнулась и спросила:
– Как дела на работе?
– Теперь тебе интересно?
– Прости. Ты знаешь, как я к этому отношусь.
– Знаю.
– Поэтому ты меня типа и любишь.
– Типа того.
– И еще, – сказала она, – за мою задницу.
– Да ты разошлась.
– У меня и сейчас еще отличная задница, правда?
– Мирового класса, на высший балл, стопроцентный филей, без наполнителей.
– Ну, – сказала она с лукавой улыбкой, которой одаривала его крайне редко. – Может, один наполнитель и есть.
Боже, он любил эти редчайшие моменты, когда жена расслаблялась и даже становилась чуть порочной. На долю секунды он забыл о незнакомце. На долю секунды, не больше. «Почему сейчас?» – удивился Адам. Коринн отпускала такие шуточки два-три раза в год. Почему сейчас?
Он покосился на нее. Коринн надела гвоздики с бриллиантами, которые он купил ей в магазинчике на Сорок седьмой улице. Адам подарил их жене на пятнадцатую годовщину в китайском ресторане «Бамбуковый дом». Первоначально у него была мысль как-нибудь исхитриться и засунуть сережки в печенье с предсказаниями. Коринн любила вскрывать его, но не есть. Однако идею реализовать не удалось. В конце концов официант просто принес ей гвоздики на тарелке, накрытой металлической крышкой. Банально, избито, неоригинально, и Коринн это понравилось. Она заплакала, обхватила Адама руками и сжала крепко-крепко; он даже задумался: обнимали ли так хоть раз какого-нибудь еще мужчину на свете?
С тех пор Коринн снимала гвоздики только на ночь да еще когда плавала в бассейне – боялась, что хлорка разъест оправу. Другие сережки лежали без употребления в шкатулке для украшений, запертой в шкафу, как будто надеть их вместо юбилейных бриллиантовых было бы своего рода предательством. Они для нее что-то значили – явились символом свершения надежд, любви, почета и уважения, и, право слово, разве такая женщина может симулировать беременность?
Коринн смотрела на поле. Мячом владели нападающие, в этой линии сейчас играл и Томас. Адам чувствовал, как жена застывает всякий раз, когда мяч оказывается поблизости от сына.
Потом Томас сыграл очень удачно: снял мяч прямо с палки защитника, подобрал его и направил к цели.
Мы притворяемся, что это не так, но на самом деле следим только за своим ребенком. |