Теперь он почти исчез: Адди лишь иногда проглатывает «с» и немного смягчает «т». За долгие годы ей так и не удалось до конца с ним распрощаться.

– Много где побывала, – отвечает она, – но родом я из Франции.

– Oh la la, – протяжно тянет Мел с четким бруклинским прононсом.

– Держи, милая, – говорит Мэгги, передавая Адди пакет с выпечкой и высокий бумажный стакан.

Она хватает его, с наслаждением грея замерзшие пальцы. Кофе крепкий и черный, Адди делает глоток, внутри разливается тепло, и вот она уже снова в Париже, в Стамбуле, в Неаполе.

Глоток воспоминаний…

Адди направляется к воротам парка.

– Au revoir!  – выкрикивает вслед Мел, старательно выговаривая каждую букву, и Адди улыбается в плывущий от кофе пар.

В парке воздух прохладен и свеж. Солнце взошло, но как бы оно ни пригревало, холодно еще по зимнему. Адди выискивает солнечное местечко и опускается на покрытый травой склон под безоблачным небом.

Кладет поверх бумажного пакета черничный маффин и попивает кофе, разглядывая книгу, которую позаимствовала со стола Фреда. Адди не удосужилась посмотреть, что же схватила, но теперь ее сердце замирает при виде потертой мягкой обложки с названием на немецком языке.

«Kinder und Hausmärchen», Brüder Grimm.

Сказки братьев Гримм.

Немецкий Адди подзабыла. Он ютится в самом уголке памяти, которым она не пользовалась со времен войны. И вот Адди счищает с него пыль, зная, что язык как ни в чем не бывало лежит нетронутым под слоем грязи, стоит лишь ее смахнуть. Таков дар памяти. Она перелистывает хрупкие страницы, спотыкаясь взглядом о слова.

Давным давно Адди любила такие сказки. В детстве, когда мир был маленьким, а она мечтала о распахнутых дверях.

Но теперь Адди слишком хорошо понимает, о чем эти истории. Сказки о простаках, что совершают глупости, предостерегающие легенды о богах и чудовищах, а еще о жадных смертных, которые желают слишком многого, а потом не могут понять, что потеряли. Пока не придется заплатить сполна и не станет чересчур поздно требовать вернуть все назад.

Голос, словно дым, заполняет ее грудь.

Никогда не молись богам, что отвечают после прихода темноты.

Адди отбрасывает книгу прочь, закрывает глаза и опускается на траву, пытаясь насладиться теплом солнца.

VIII

29 июля 1714

Вийон сюр Сарт, Франция

Аделин хотела быть деревом. Расти себе как вздумается, не принадлежать никому – лишь земле под ногами и небу над головой, как Эстель. У нее будет необычная жизнь, возможно немного одинокая, зато своя собственная. Она будет принадлежать лишь самой себе.

Но деревушки вроде Вийона опасны.

Моргнешь – и минул год.

Еще моргнешь – и пяти как не бывало.

Эта деревня словно щель между валунами – достаточно широка, чтобы затеряться. В таких местах время незаметно утекает и размывается. Исчезают месяцы, годы, даже целая жизнь. Здесь рождаются и ложатся в землю на одном и том же пятачке.

Аделин собиралась стать деревом, но в ее жизнь вошли Роже и его жена, Полин. Они выросли вместе, поженились, а потом их брак сгинул в мгновение ока, быстрее, чем вы успели бы зашнуровать ботинки.

Тяжелая беременность, губительные роды, две смерти вместо одной новой жизни.

Из четырех малышей осталось трое. Над могилой еще не остыла земля, а отец уже ищет новую жену, мать своим детям, новую жизнь ценой единственной и неповторимой жизни Аделин.

Разумеется, она сказала «нет».

Аделин двадцать три – слишком стара для замужества. Двадцать три – треть жизни пропала зря. Двадцать три – и ее дарят словно призовую свиноматку мужчине, которого она не любит, не хочет и даже не знает.