Влезть на лошадь, имея в распоряжении только одну руку, оказалось крайне сложно, но, когда ты полон решимости, никакие преграды не остановят. Забравшись в седло, я тихо выехал на дорогу, а там уже пустил лошадь во весь опор, кое-как сжимая поводья одной рукой и нелепо подскакивая. Трудно быть красивым наездником, когда весишь не больше собаки, но главное сейчас – как можно скорее добраться до места.

Ночь была безветренной, цветущие сливовые деревья застыли вдоль дороги, как вырезанные из бумаги. Потом начался и закончился Дублин – темно, лишь замок на холме ярко освещен факелами. Затем дорога пошла вдоль моря, и еще через час я был там, куда никогда больше отправиться не планировал: на руинах деревни Тилмароун, той самой, где веками хранился танамор. Той самой, что стала последним пристанищем для сотни восставших мертвецов, которые теперь наконец-то могли спать спокойно.

Я не был тут месяц, и за это время многое изменилось. Фаррелл, чей дом был неподалеку отсюда, развел великолепное цветочное буйство, которое даже в свете луны казалось прекрасным. Посреди цветочного моря лежал искусно обтесанный кем-то из местных валун. Я спешился, оставил лошадь пастись и прочел выбитую на камне надпись:

«Здесь покоятся все, чей вечный сон был потревожен 17 марта 1837 года. Спите мирно, мы храним о вас добрую память». Я коснулся камня и зашагал в сторону моря.

Маргаритка росла поодаль от прочих цветов. Я сразу заметил этот невзрачный розовый кустик – никому и в голову не придет, что под ним таится такое сокровище. «Роза царствует лишь летом, маргаритке – вечно жить», – вспомнил я. Увы, к данному кустику это не относилось. Рассмотрев его ближе, я увидел: цветы засохли. Не опали – высохли, будто их решили сохранить для гербария. Уже предчувствуя недоброе, я опустился на колени и здоровой рукой начал рыть землю вокруг маргаритки. Танамора не было.

Он ведь лежал совсем неглубоко, я хорошо это помнил, я не мог его пропустить. Но мои почти бесчувственные пальцы нащупали лишь мягкую землю – и ни единого осколка зеленого мрамора.

Сам не знаю, на какое чудо, на какое сверхъестественное вмешательство я рассчитывал, но его не случилось. Фаррелл говорил правду, никакой злоумышленник не нашел бы танамор под неприметным цветком. Получается, земля и вправду его забрала. Я лег на землю, тоскливо глядя на увядшие цветы. Раньше мне казалось, что не страшно будет умирать, когда готовишься к этому событию так долго. Я ошибался.

Вернувшись домой, я исполнил данное лошади обещание – расседлал ее, тщательно обтер лежавшей в конюшне тряпкой и оставил жевать сено. К счастью, все спали: Молли даже позу не сменила, а значит, не узнает, что я отлучался на пару часов.

Я подбросил в камин еще дров, сел за стол и записал все события дня – повезло, что пострадала левая рука, а не правая. Когда небо за окном чуть посветлело, я разбудил Молли.

– Идем, – сказал я, с нежностью глядя, как она мило ворочается и трет глаза. – У нас еще есть время, но хочу кое-куда заскочить. Поедешь со мной?

– Куда угодно, – сонно пробормотала Молли и выпуталась из одеяла.

Уверен, Молли не имела в виду ничего такого, но как же романтично это прозвучало! Я невольно улыбнулся. Никто на свете не умел поднять мне настроение так, как Молли Маллоун, и за одно это она была достойна любви.

Глава 8

Мистер Бойл

В Дублин мы въехали еще до рассвета. С четверть часа покружили по улочкам и остановились около традиционного ирландского дома из грубого камня. Бродя по городу в первые дни после падения империи Каллахана, я случайно зашел в один неприметный квартал, и эта вывеска произвела на меня впечатление. Сейчас я прочел ее вслух, надеясь, что она повеселит и Молли:

«Саймон Бойл.