— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! — на высокой ноте выла новоиспеченная вдова.

— Заткнись, дурында. Не голоси, а смирись!

Молодая женщина вскинула на тетку непонимающий взгляд. Мол, что это вы такое говорите?

— Че пялишься? — с вызовом спросила та. — Чай, не в благословенные кущи ехала? Чай, за лучшим житьем-бытьем? За землицей? Так все это у тебя будет. Завтра замуж снова выскочишь, детишек станешь рожать и радоваться.

— Я? Нет!

— Еще как! Аж бегом! И нечего тут выть, всем худо! Муж твой героем помер, как и сыночек мой. За тебя помер, между прочим!

Мнилось, еще немного, и женщины вцепятся друг дружке в волосы и с визгом покатятся по земле, но мистрис Лайч вдруг обняла сестру свою по несчастью, крепко так обняла, по-матерински, чтобы вместе им было легче оплакать своих мужчин.

— Надо быть сильной, девочка, — бормотала старшая из вдов, баюкая на руках товарку.

— За-а-ачем?

— А чтобы дойти… чтобы все сталося, как вы вместе мечтали — и дом, и дети, и поля, и лошади… Дрилл ведь хотел коней разводить? Да? Вот ты его сына посадишь на черного аррского жеребца, на своего жеребца из своего табуна и скажешь: «Теперь ты мужчина! Совсем как твой отец!» И все у тебя будет… Только ты духом не падай, девочка.

При упоминании о будущем ребенке молодуха зарыдала еще пуще, но больше не голосила и в истерике не билась.

— Ты не переживай… я тебе помогу… у меня поживешь… все ж вместе веселее… еще одни руки пригодятся… Ну, давай, давай, утри нос…

Грязные, мокрые, забрызганные кровью с ног до головы, потерявшие самое дорогое, женщины утешали одна другую, как могли, может быть, не слишком умело и деликатно, но зато от всего сердца.

Фэйм все понимала — у них не было иного выхода, кроме как выстоять и дойти до благодатной земли, где зацветет и заплодоносит даже черенок от лопаты, где вода сладка, а кони приходят к людям сами.

Миледи покосилась на мужа, безучастно на первый взгляд созерцавшего эту рвущую душу сцену. Бывший маршал орудовал шомполом, пользуясь наладившейся было погодой. Гроза миновала, из-за туч выглянуло солнышко. Очень, прямо скажем, кстати. Заодно и дорога подсохнет.

Росс видывал и кое-что похуже — целые поля лежащих ровными рядами мертвых тел, ожидающих уточнения списков и захоронения. Покойники ведь никуда не торопятся, им не мешают мухи, их не смущает запах, им не страшна негашеная известь. Такое умиротворяющее зрелище после нескольких дней сражения, тишина вместо канонады, определенность взамен неизвестности. И пьянящее «Я — живой» в каждом вдохе, в каждой затяжке табачным дымом. Рядом с чьей-то смертью собственная жизнь ценится еще выше, как ни крути.

Джевиджу приходилось ставить подписи под списками на тысячи имен и фамилий, прекрасно сознавая, что где-то в Эльлоре вдов и сирот стало на несколько тысяч больше. Их слез и проклятий главнокомандующий не услышит никогда, ему проще всех. Или сложнее.

— Мистрил Джайдэв, можно вас на минуточку?

От Морранова легкого прикосновения к плечу Росс чуть не подпрыгнул на месте.

— Не пугайте меня, ради Длани Хранящей! Что там?

Телохранитель поманил его за собой с таким видом, будто бомбу нашел. Подвел к мертвому кехтанцу с роскошными, закрученными кверху усами и спросил:

— Вам сей господин не знаком?

Роста среднего, на вид ровесник, кривоногий, как большинство коренных уроженцев Кехтаны, лицо квадратное, побитое оспой. Кто таков — неведомо.

— — Первый раз вижу.

— — А он вас знал. И даже спросил перед смертью что-то вроде: «Где Джевидж?»

— Быть такого не может, вы, верно, ослышались, — не поверил лорд канцлер.