На финальный этап операции «Любимая книжка» поручик взял с собой семь человек. «Таксу» первого класса Колесникова, чтоб вывел на лису. «Волкодава» первого класса Сливу, от которого еще никто не уходил. В пару к унтер-офицеру Сливе — «пинчера» второго класса Кузина, потому что давно вместе служат, понимают друг дружку без слов. Обоих Алексей перетащил в столицу из контрразведки Юго-Западного фронта. Далее — «пинчер» Лапченко, невысокого третьего разряда, зато превосходно видящий в темноте. Обычно его использовали для статичной ночной слежки, а сегодня ему отводилась ключевая роль наблюдателя. Именно Лапченко должен был следить за белым набалдашником. Двое «борзых» были наряжены извозчиками — на случай погони поручик взял в транспортном отделе две пролетки из самых быстрых (автомобиль на этой глухой окраине мог привлечь ненужное внимание). А еще к группе был приписан беспородный щенок по фамилии Печкин, от которого требовалось только одно: глядеть в оба и не соваться. Князь Козловский, педагог, придумал нововведение — на всякое важное дело брать как минимум одного стажера, потому что с кадрами проблема и надо готовить смену.

— А если он книжку не передаст? — продолжал Алексей экзаменовать «таксу».

— Действую по обстановке, — бодро ответил Колбасников и поежился под бешеным взглядом начальника. — Виноват… Если связной ничего не передает, я роняю трость на землю. Связного не трогаю. Извините, Алексей Парисович. Про «обстановку» само выскочило.

Он даже в лице изменился — перепугался, что поручик заменит его на кого-нибудь другого. Романова сотрудники уважали, но не любили, считали сухарем, от которого доброго слова и тем более послабления не жди. Из тех, кто знавал Алешу совсем другим человеком, в управлении остались только Козловский да, пожалуй, еще Слива с Кузиным. Но и они уже вряд ли помнили, что когда-то он был светел, улыбчив, а в минуту отдыха часто напевал что-нибудь волшебно-медовым баритоном. Изменился Алексей Романов. И внутренне еще больше, чем внешне.

— Ну, пошел потихоньку, — сказал вольноопределяющемуся поручик. Обращение на «ты» в минуту опасности — наибольшая сердечность, на какую он теперь был способен.

Колбасников оценил.

— Авек плезир.

Приподнял котелок, трость под мышку и танцующей походочкой через подворотню туда, откуда сочился тусклый свет газового фонаря.

Оставалась еще минута, а потом и остальным будет пора по местам. Алексей оглядел угрюмые постройки, сомкнувшиеся буквой П. Место хорошее, удобное. Фабричка по производству бумажных манишек, в военное время прогоревшая из-за отсутствия спроса — большинство копеечных щеголей отправились на фронт.

— Вы двое здесь. Сигналы помните?

— Так точно, ваше благородие, — хором ответили «борзые».

— Вы — за мной, — махнул поручик наблюдателю и стажеру. — Что дрожишь? Как тебя, забыл?

— Печкин он, — подсказал Лапченко, покровительственно положив парню руку на плечо: не робей. — Первый день воюет. Ничего, Алексей Парисыч, приобыкнется.

На «волкодавов» Романов только глянул. Сливе ничего повторять не нужно — только обидится, он самолюбив.

— Всё. Разошлись.

Слива с Кузиным перебежали через улицу — на той стороне был пустой сарай с неплохим обзором. Сам Алексей в сопровождении глазастого Лапченко и поикивающего от волнения Печкина поднялся на второй этаж.

Высокое пыльное окно бывшего машинного цеха позволяло отлично видеть перекресток, где назначена встреча.