Драматургия жизни и судьбы последнего царя фокусирует и отражает не только важнейший период отечественной истории, простирающийся более чем на пятьдесят лет. Она заключает в себе сюжеты, проблемы, дилеммы, веками составлявшие смысл и стержень мировоззренческих дискуссий и идеологического противостояния между теми, кто считал, что «в России должно быть как на Западе», и теми, кто был убежден, что «в России должно быть как в России». Этот давний спор до сих пор не разрешен, хотя имеется богатейший исторический опыт, который до сих пор мало востребован.

Все основные политические противники Николая II попробовали управлять страной, и то, что получилось в результате их преобразований, улучшений и «европеизации», обернулось вселенской трагедией. Давние главные оппоненты традиционной монархической власти – либералы, признанные в начале XX века в среде образованного общества «властителями дум», не переставая ратовали «за свободу», которую только и видели в облике Прекрасной Дамы. Когда же, после падения «царства самовластья», вместо желанно красивого образа столкнулись с ужасом социальной стихии, содрогнулись, оцепенели, а придя в себя, забыв обо всех своих демократических принципах и свободолюбивых декларациях, стали ратовать «за сильную власть», «за наведение порядка», начали грезить о «жесткой руке». Осенью 1917 года беспощадная власть действительно утвердилась в стране. Но это была уже другая страна, где не оказалось места никому из тех, кто слыл законодателем общественной моды и политических настроений в дореволюционной России.

Когда пал царь, не стало и царства, исчезла неповторимая русская цивилизация, а культура и духовно нравственная среда были искорежены и деформированы до неузнаваемости. На земле России не стали почитать и Бога. Самое недопустимое стало дозволенным. Темное, дикое, звериное вылезло наружу и мир приобрел те очертания, тот характер, который только и мог приобрести. Парадоксальный Василий Розанов выразил это в 1918 году бессмертной метафорой: «С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русскою Историей железный занавес. Представление окончилось. Публика встала. Пора одевать шубы и возвращаться домой. Оглянулись. Но ни шуб, ни домов не оказалось».

После революционного крушения 1917 года лишь единицы из числа активных участников событий находили в себе мужество подняться над мелкими политическими амбициями и говорить то, что никогда раньше не замечалось и не признавалось в среде «европейцев и джентльменов». Летом 1918 года известный противник самодержавия Петр Струве написал: «Один из замечательнейших и по практически политической, и по теоретически социологической поучительности и значительности уроков русской революции представляет открытие, в какой мере «режим» низвергнутой монархии, с одной стороны, был технически удовлетворителен, а с другой – в какой мере самые недостатки этого режима коренились не в порядках и учреждениях, не в «бюрократии», «полиции», «самодержавии», как гласили общепринятые объяснения, а в нравах народа, или всей общественной среды, которые отчасти в известных границах даже сдерживались порядками и учреждениями».