Вечером был пир. Вкус рыбы описать просто невозможно! У нее было темное, цветом почти как старая говядина, мясо, нежное и жирное. В котелке мы сварили голову и хвост, приправили крупой и травой. И два больших куска запекли у костра на камне. К ним, вместо лимона, я добавила листья кислой травки… Ощущение сытости и благостный взгляд на мир поселились в моей душе. Как мало, на самом-то деле, нужно для того, чтобы почувствовать себя счастливой…

Остальную часть филе Дик нарезал на тонкие пластины и мы развесили их сушиться. В тени, на сквозняке. На солнце любой жир начинает разлагаться, это испортит нашу добычу. А так она просохнет и будет подспорьем на пути.

Дни тянулись медленные и тягучие, как сахарная карамель. Я немного загорела и поправилась. Понимала, что скоро нам в путь, но было так жаль покидать насиженное и безопасное место!

Вечерами я пробовала задавать Дику вопросы, но это было сложно, я не всегда понимала, что нужно спросить. За все время я точно выяснила только одно — в город заходить нельзя! Мы постараемся украсть продуктов, но только ночью. И обойдем его по лесу. Наш путь лежит дальше.

Вечером Дик начертил на мокром песке пять параллельных линий. Потом ткнул пальцем в грудь мне, себе, и показал рукой в даль.

Счет на местном я знала до двадцати. Никто меня не учил специально, разумеется, но я запоминала, когда называли цифры. Команды типа «подай трех кур», «очисти десять яиц» и так далее научили. Но я не знала, как сказать некоторые цифры.

Так что я растопырила пятерню и спросила:

— Через столько дней мы идем?

Утвердительный кивок.

Возможно, мы бы и пошли через пять дней, но в той же ловушке, прямо на следующий день, Дик обнаружил еще одну рыбину. Даже больше, чем первая. Мы выловили ее, и, когда тащили к себе, почти на самом верху, у него из-под ног выломался камень. Я уже стояла на обрыве на коленях и тянула рыбину на себя, когда он нелепо взмахнув руками, упал и покатился в низ. Вслед за ним побежала мелкая лавина камушков.

Я бросила рыбину на землю, и, повернувшись лицом к скале, аккуратно начала спуск. Меня трясло от страха, я очень долго и внимательно топталась по каждому камню, проверяя, не вывалится ли он, но, когда спустилась, поняла, что можно было и не торопиться. Дик был мёртв. На лице и теле еще немного сочились порезы, но шея была вывернута так, что сомневаться не приходилось…

Глава 16

Я вцепилась зубами в свою руку и завыла… Но даже сейчас я помнила — кричать нельзя!

Я проклинала этот мир, этот выверт пространства, что закинул меня сюда… Я проклинала свою жизнь и вспоминала, как сказал Сергей:

— Она никто и звать никак…

Единственный человек, для которого я была кем-то, который был ко мне добр… Единственный друг… Проводник, учитель, брат…

Если бы я смогла заплакать, наверное мне бы стало легче, но этот вой не давал слез, скорее — ненависть… Ненависть к собственному страху, к неумению, к бессилию…

Я выживу, выживу, выживу…

Я всему научусь сама…

Я стану кем-то…

Это был тяжелый, переломный момент… До этого мне всё еще было на кого надеяться. А после смерти Дика осознание собственной крошечности и ничтожности в рамках этого мира легло на меня бетонной плитой. Вспоминая сейчас те дни, я всегда мысленно представляю кариатиду… Не тех красоток, что элегантно украшают фасады домов, а ту, что изваял Роден… Упавшая кариатида… Как ни чудовищна сама история, но для меня она, эта девочка — символ борьбы. Она выстояла, хотя и раздавлена плитой. Выстою и я…

Могилу я рыла руками, так далеко от воды, как позволил берег.