Елена Арсеньева. Никто из преисподней
Мана манит, да Бог хранит. Русская пословица
…Смеркалось. После вчерашнего обильного снегопада некоторые могилы были заметены чуть ли не вровень с оградками. Дорожка кончилась. Валюшка остановилась и растерянно огляделась. Куда теперь? Где та могила, которую она ищет? Вдруг медальон, висящий на шее, забился, сам по себе выпростался из-под шарфа и дубленки, потом натянулся параллельно земле и потащил Валюшку вперед. Она пыталась остановиться, сопротивляться, но это оказалось бессмысленно. Медальон, больно врезаясь в шею, волок Валюшку напрямик, по сугробам, и девочка испугалась: что будет, если он повернет в сторону оградок? Ей через памятники прыгать придется, что ли? Мчаться прямо по могилам?! Внезапно медальон успокоился и смирно повис на шее. Вокруг простиралась снежная равнина, видная до самого горизонта. Валюшка уже не на кладбище, что ли? А почему так светло? Должно темнеть, ведь уже вечер!.. Она огляделась и заметила одинокий могильный холмик, занесенный снегом по самую верхушку памятника. Сердце больно стукнуло. Это здесь? Это то, что она ищет?.. Не разбирая дороги, Валюшка через сугробы пробралась к памятнику и обеими руками принялась счищать с него снег, пытаясь открыть портрет. Вот она, фотография! Точно такая же, как в медальоне. Только глаза женщины на этой фотографии закрыты. И еще вот что странно: под портретом нет никакой надписи. Ледяной ветер пронесся по кладбищу. Почудилось, что из-за спины донесся чуть слышный скрипучий смешок. Валюшка оглянулась и увидела Зенобию. Она не проваливалась в сугробы, а едва касалась их ногами. Легкие метельные вихри взметывались за ней, и тогда Валюшке казалось, будто это не девочка, одетая во все белое, с длинными белыми, реющими на ветру волосами, несется по сугробам, а большая белая кошка с острыми, серебряно сверкающими когтями. Но тут же снова вместо кошки появлялась Зенобия. Вот она обернулась, взглянула на Валюшку своими прозрачными, очень светлыми глазами, усмехнулась, а потом понеслась к ней – так же легко, невесомо, и каждое ее движение вызывало не то восхищение, не то ужас… Зенобия замерла совсем рядом – так близко, что Валюшка увидела: снежинки, падающие на ее щеки, не тают! – и спросила, почти не шевеля побелевшими, опушенными снегом губами: – Испугалась? Рановато. Все еще впереди! – Что впереди? – тихо спросила Валюшка. – Чего мне бояться? – Посмотри туда, – кивнула Зенобия в сторону одинокой могилы, и Валюшка обернулась. Фотография на памятнике медленно наливалась серебристым свечением. Лицо женщины с каждым мгновением становилось все прекрасней. Да, она была невероятной красоты! Чеканные черты поражали совершенством. Длинные белые косы сверкали так, словно их унизывали бриллианты. Глаза были закрыты, и белые ресницы лежали на белых щеках словно белые стрелы. И тогда Валюшка поняла, что уже видела раньше это лицо. И вспомнила где… В Хельхейме!
* * *
Этот тип появился ужасно не вовремя. Валюшка стояла у окна в коридоре четвертого этажа и плакала. Она нарочно выбрала именно этот коридор. На четвертом этаже находились классы музыки и рисования, кабинет завхоза и медкабинет, поэтому здесь обычно было малолюдно, а значит, можно поплакать вволю. Нет, Валюшка совершенно не была плаксой. Она вообще не помнила, когда плакала в последний раз. Поэтому у нее не было никакой сноровки сдерживать слезы. |
