Когда мы заехали ненадолго домой за ножом и спицами, кот наотрез отказался оставаться один. Загораживал выход, орал и лез драться. Пришлось взять с собой. В автобус и тем более в больницу черное жуткое животное никто не пустил бы. Поэтому я выпотрошил Дилькин ранец, уложил туда зайца, который тоже явно не хотел остаться один, а сверху поставил кота. Он пристально посмотрел на меня, потоптался по зайцу и рядом, попробовал повертеться, буркнул что-то и лег мордой на зайцево пузо. И с тех пор спокойно лежал, ничем себя не выдавая.

Когда däw äni с Дилькой приперлись в РКБ и скандал по этому поводу завершился моим унизительным поражением, я отвлекся на ранец, прислушался, испугался безнадежной тишины и приоткрыл крышку. Кот утомленно разжмурил один глаз и махнул на меня когтями — закрывай, типа, не видишь, спят тут.

Скандалы, кстати, надо поучиться устраивать. Я чуть ножками от злобы не затопал, когда увидел, что в РКБ входят Дилька с däw äni. Довольные такие. Сияющие. И что, помог мне праведный гнев? Ни фигашечки.

А я мужа и сына со снохой решила проведать, невозмутимо сообщила däw äni. А до приема еще полчаса. А ждать здесь велено. Вот мы здесь и подождем.

Взрослая женщина, должна понимать.

Не понимает ни фига.

Или, наоборот, слишком много понимает.

И Дилька туда же.

— Наиль, улыбнись, а? — попросила она.

— Дура, что ли?

— Ну улыбнись.

— Блин. Диль, айда не сейчас.

— Ну пожалуйста. Я вздохнул и растянул губы.

— Не так, — обиженно сказала Дилька.

— Наилёк, — встряла däw äni. Так. Теперь проще послушаться. Я вздохнул и улыбнулся.

— Во, däw äni, видишь, какая ямочка? — восторженно зашептала Дилька. Däw äni закивала, часто моргая.

— Всегда была, — отрезал я.

Какой-нибудь герой в игре или фильме из траблов и страшных переживаний в шрамах выходит, наполовину седым или морщинистым хотя бы. А у меня ямочка на щеке появилась. Позорище.

Я осторожно, не охая, обнял Дильку, däw äni и щелкнул пальцами по ранцу. Мои зашептали вслед. Тоже пошептать, может, подумал я, но решил — потом как-нибудь. Скоро.

Солнце садилось, но времени у нас было еще полно. Все время было нашим. Если не упустим, конечно.

Луч в дальнем углу окна на миг стал ослепительным кругом, но тут же потускнел. Я повернулся к своим и сказал:

— Айда, пацаны.

ЭПИЛОГ

Открытие прощелкал — смазал весь сезон.

Формально сезон открылся вчера, но для правильных болельщиков все начиналось лишь этим вечером. «Ак барс» принимал «Салавата Юлаева».

Равиль был очень правильным болельщиком, поэтому приготовился к приему на все сто: сбегал в молочку и магазин, вытащил из стиралки и развесил заботливо подготовленные Амиром за ночь и с утра пеленки-распашонки, охладил и расставил пиво, вскрыл чипсы и сушеных кальмаров, включил телевизор и воссел.

Это было счастье. Еще и Зулька приткнулась, поглядывая одним глазом в экран, другим в пиво.

— Хочешь?

— Как дам сейчас, — сказала Зулька и ткнула кулачком в плечо.

— Кто бы против, — отметил Равиль и принялся это доказывать.

— Размечтался. Пусти. Пусти, говорю, балда. Ну Равиль, ну Амира разбудишь. Равиль… О, смотри, смотри! Да смотри, говорю, Рустики!

Равиль неохотно отвлекся и тоже воскликнул:

— Точно! Ёлки! Saläm, tuğannar!

Он замахал экрану рукой. Коварная Зулька, выскользнув из захвата, забежала за спинку дивана и комментировала оттуда:

— Рустик все не потолстеет никак! Говорит-то он нормально уже?

— Заикается малость.