— Значит, я не смогу тебя переубедить.

— Нет, Сэм. Голдман вздохнул.

— Эдна будет очень расстроена.

На несколько мгновений их взгляды скрестились в молчаливом поединке.

Голдман опустил руки на стол.

— Знаешь, Ник, — сказал он тихо. — Раньше, чтобы выбиться в люди, нужен был покровитель, рабби. Человек, который бы заботился о тебе и оберегал от ошибок. Так было в любом деле. — Сэм снова взял в рот незажженную сигару. — Теперь, наверно, все по-другому. Корпорации не нуждаются в чужих советах. Ты должен сам себя зарекомендовать. Ты должен лизать задницы всем вице-президентам, проникать на их вечеринки, лепетать комплименты их сексуально озабоченным женушкам, готовым похлопотать даже за столб, если только он скажет, как прекрасно они выглядят. Ты должен жить в той части Коннектикута, где живут они в своих двухэтажных особняках. Да, все изменилось, Ник. По крайней мере, так говорят. Сам-то я этого не испытал и надеюсь уйти на пенсию до того, как меня в это втянут. — Глаза Голдмана блестели в тусклом свете зимнего дня. — Я был воспитан по-другому, и меня уже не переделать, — Он наклонился вперед и посмотрел Николасу в глаза. — Понимаешь, о чем я говорю?

— Да, Сэм, — ответил Николас после короткого молчания. — Я тебя прекрасно понимаю.

Николас переехал в Уэст-Бэй-Бридж в самом начале сезона.

Чтобы сохранить покой, он должен был оставить свою прежнюю жизнь и работу в агентстве. И теперь даже случай с утопленником не должен был нарушить покой его замкнутого мира — это слишком напоминало о жизни большого города.

Странно, но именно сейчас Николас вспомнил о том телефонном звонке. Прошло лишь несколько дней после его ухода из агентства. Он тогда листал “Таймс” и допивал вторую чашку кофе по-ирландски.

— Мистер Голдман любезно сообщил мне ваш номер телефона, мистер Линнер, — сказал декан Вулсон. — Надеюсь, я вам не помешал.

— Ума не приложу, чем обязан вашему звонку.

— Все очень просто. В последнее время возрождается интерес к востоковедению. Студентов уже не устраивает некоторая... скажем, поверхностность многих наших курсов. Боюсь, они считают лекции своих преподавателей безнадежно устаревшими.

— Но у меня нет опыта преподавания.

— Да, нам это известно. — Голос Вулсона звучал довольно сухо, но в нем слышался оттенок искренней теплоты. — Естественно, мы знаем, что у вас нет соответствующих документов. Но вы, мистер Линнер, сможете идеально вести тот курс, который мы хотим вам предложить.

Вулсон издал странный смешок, словно герой какого-то мультфильма.

— Но я совершенно не знаком с учебным планом, — настаивал Николас. — Я даже не знаю с чего начать.

— Голубчик, это пустяки. — Голос Вулсона стал откровенно доверительным и дружелюбным. — Видите ли, курс, о котором идет речь, — это семинар. Его ведут четыре профессора. Вернее, теперь три, потому что доктор Кинкейд заболел. Семинар будет проводиться дважды в неделю в течение весеннего семестра поочередно четырьмя преподавателями — разумеется, включая вас. Вы понимаете, что это вам сулит, мистер Линнер. Вы можете оставить учебную программу на совести остальных профессоров и заниматься тем, что знаете лучше всех в Западном полушарии. — И снова раздался его странный, но довольно приятный смех. — Полагаю, вы не станете повторять материал других преподавателей, не так ли Я хочу сказать, — продолжал Вулсон, — понимание японской души — это как раз то, что нам нужно.