|
— Откуда у меня такая уверенность, что я могу обо всех заботиться? Решительно обо всех. Я похож на глупую гончую на собачьих бегах. Как только я чую ответственность — мою, не мою, любого человека, — я начинаю гнаться за ней, как собака гонится за механическим зайцем, даже если заранее знает, что не может его поймать. Какой болезнью я заразился еще в молодости? Суетностью? Тщеславием? Боязнью не понравиться окружающим? Это что, вместо религии? Хорошо, что мне не пришлось участвовать в войне: меня убили бы в первый же день собственные солдаты, застрелили бы за то, что помешал им отступить или вызвался пойти за боеприпасами для попавшего в засаду орудия. В следующем году, — наказал он себе, — надо будет научиться посылать всех и каждого подальше».
«Моника меня сегодня сбила с толку. Она проверяла текст речи, которую переводила с французского на английский, и вдруг, подняв глаза, сказала: „Я только что заметила, что и в английском и во французском языках, да и в большинстве других тоже, глаголы „иметь“, „быть“, „идти“ и „умереть“ все неправильные. Из них лишь глагол „умереть“ спрягается более или менее по правилам. А это значит, что человечество чувствует себя неуверенно в самых своих основных действиях: существовании, обладании, движении, смерти. Что оно пытается отказаться, избавиться, уйти от наиболее активной деятельности. А вот глагол „убивать“ — правильный глагол. Тут все ясно и определенно. Как по-твоему, есть в этом смысл?“ Я сказал: хорошо, что я не переводчик. Но ее мысль меня заставила задуматься, и я полночи не спал, размышляя о себе и о своем отношении к языкам».
— Позвольте представить вам моего брата Рудольфа Джордаха, — сказала она, когда Рудольф подошел к столику, за которым они сидели. — Бэзил… Я забыла вашу фамилию, милый. Наверное, выпила уже не меньше трех коктейлей, подумал Рудольф, если называет «милым» человека, чью фамилию не в силах вспомнить. Молодой человек встал. Он был высокий, стройный, похожий на актера, с крашеными волосами, довольно смазливый. — Берлинг, — чуть поклонившись, отрекомендовался молодой человек. — Ваша сестра рассказывала мне о вас. Берлинг, Бэзил Берлинг, думал Рудольф, кивнув в ответ. Кто этот Бэзил Берлинг? Англичанин, вероятно, судя по произношению. — Не присядете ли с нами? — спросил Бэзил Берлинг. — Только на минуту, — не слишком любезно отозвался Рудольф. — Нам с сестрой нужно кое-что обсудить. — Мой брат — большой любитель обсуждений, — вставила Гретхен. — Не вздумайте с ним что-либо обсуждать. Нет, не три, а четыре коктейля, решил Рудольф. Подошел официант. — Что вы будете пить, сэр? — почтительно спросил Бэзил Берлинг, член английского профсоюза актеров; он, несомненно, много работал над речью, понимая, что кончил посредственную школу. — То же, что и вы, — ответил Рудольф. — Три раза то же самое, — сказал Бэзил Берлинг официанту. — Он хочет меня споить, — пожаловалась Гретхен. — Вижу. — Рудольф — главный трезвенник в нашей семье, — скорчила гримасу Гретхен. — Кому-то ведь надо им быть. — О господи, сейчас начнется, — вздохнула Гретхен. — Бэзил… Как, вы сказали, ваша фамилия, милый?.. Она больше притворяется, подумал Рудольф. Чтобы позлить меня. Я сегодня у всех на прицеле. — Берлинг, — так же почтительно повторил молодой человек. — Мистер Берлинг — актер, — сказала Гретхен. |
