|
— Иначе до самого утра не успокоюсь…» Осторожно выглянув в бойницу, он внимательно осмотрел освещенный периметр, благо темнота за его пределами больше не вгоняла дозорного в исступление. Мальгин приподнял закрепленный на толстом, невысоком столбе стационарный фонарь, чуть увеличив видимую зону. Повел вправо, влево, затем, тяжело вздохнув, закинул автомат за плечо и полез через «ограждение». Спасительные стены, яркий фонарь, верный пулемет — все осталось позади. Запал решимости иссяк практически мгновенно — шаги Мальгина замедлились, дыхание участилось, а «Калашников» оказался в чуть подрагивающих от напряжения руках. Бьющий в спину луч света ощущался физически, давил, подталкивал и словно шептал: «Смелее, солдат, вперед, вперед!» Огромная тень, отбрасываемая дозорным, растянулась почти до самой «границы дня и ночи» и вскоре уперлась во мрак. Переминаясь с ноги на ногу, Иван осмотрел залитое светом пространство и ничего не обнаружил: ни дохлых или подраненных грызунов, ни следов крови. Разве что давно запекшиеся, высохшие и впитавшиеся в бетон красно-бурые напоминания о прошлых перестрелках. Бои случались, пусть и очень редко. Нет-нет, но случайные безмозглые твари все же пыталась пробраться на станцию. Старожилы даже рассказывали о трехдневной атаке жутких безымянных монстров, что произошла вскоре после Первой Катастрофы. Говорят, тогда арсеналы Ботанической опустели наполовину — боеприпасы подвозились безостановочно, а обратно на станцию шли дрезины с убитыми и ранеными бойцами. Нынешняя застава была предпоследним рубежом обороны (за ней — только «Пост Последней Надежды», обозначаемый даже в официальной документации, как ППН). Предыдущие две навсегда остались на двухсотом и двести пятидесятом метре… Вездесущий Живчик хвастал, что пробирался до «средней» заставы, однако Иван ему не верил. Особенно сейчас, когда на сотом метре каждый крошечный шажок давался с огромным трудом. «Все, крыс нет, поворачивай обратно», — скомандовал себе Мальгин и, не поворачиваясь, спиной вперед отступил к баррикаде. Глаза его не переставая бегали по темной «завесе», пытаясь разглядеть, увидеть, прорваться сквозь непробиваемый мрак. Он ощущал нечто непередаваемое словами, игнорируемое разумом и чувствами, но яростно бьющее во все «колокола» интуиции и предчувствия. Очень и очень дурного предчувствия… И тьма откликнулась. Когда Иван прикидывал, как ему, не теряя из виду враждебную темноту, перелезть обратно через «песочную» стену, что-то с той стороны явственно изменилось. Словно черный, налитый тяжестью туман всколыхнулся, ожил и… снова замер. В тягостном, дурном ожидании. Мгла — злая, концентрированная, густая — миллионом глаз уставилась на одинокого человека, забытого всеми во глубине заброшенного туннеля, ведущего в никуда. Хотелось кричать, звать на помощь, но пересохшее горло рождало лишь сдавленный хрип, рука судорожно нашаривала куда-то запропастившийся автомат, а ноги беспомощно отталкивались от земли, пытаясь вдавить тело дозорного еще дальше в неподатливую баррикаду. «ТАМ КТО-ТО ЕСТЬ!» Безумная мысль раненой птицей металась в голове. Виски мгновенно увлажнились соленым потом и запульсировали в сумасшедшем ритме. Сердце взвыло запредельными оборотами. «Бежать, бежать». Мальгин зажмурился, повернулся вокруг своей оси и с диким воплем кинулся на стену, преграждающую путь к спасению. Одним нечеловеческим прыжком взлетел на ее узкий гребень, зашатался, тщетно пытаясь сохранить равновесие, и кулем полетел вниз. |
