|
Уральская? Вроде так. С ней война была?» Иван прислушался к собственным ощущениям — они молчали. Апеллировав к памяти и краткому школьному курсу, вспомнил — Уралмашевская ветка поддерживала Динамо, и Уральская в том числе. «Значит, не она. Какие станции идут южнее… Геологическая точно, Бажовская… но она уже совсем рядом с чкалами…» — Костик, я не помню, — жалобно признался Ваня. Извиняющиеся нотки в голосе друга неожиданно подействовали на «экзаменатора», и он, устыдившись собственной горячности, уже гораздо более мирно уточнил: — Ну скажи, какие станции еще знаешь? — Театральная, — начал перечислять Мальгин. — Возле Оперного театра. — Так. — Уктусские горы, идут сразу за нами. — Уктусские так открыть и не успели, — покачал головой Живчик. — Еще вспоминай. — Посадская на другой ветке. — Хорошо. — Волгоградская — конечная той ветки. — Молодец, дальше. Перечислив еще с полдюжины ничего не значащих названий, Ваня своевременно отметил, что его мучитель снова начинает закипать, и благоразумно решил с огнем не играть. Напрягая все извилины и призывая на помощь образ учителя истории, очень дряхлого Ивана Николаевича, страдавшего всеми возможными старческими заболеваниями, не исключая и склероза, юноша прогнал перед глазами картинку одного из немногочисленных его уроков и с облегчением выпалил нужное название: — Площадь-тысяча-девятьсот-пятого-года! — Аллилуйя! А я-то уже решил, что ты меня заживо уморить задумал. Обстановка разрядилась. Воспользовавшись так кстати возникшей паузой — и в «допросе», и в напористой атаке Живчика, Иван немедленно взмолился: — Костик, давай больше не будем про твою любимую войну, а? На душе и так погано, еще ты со своими нравоучениями пристаешь… Ты мне лучше скажи: насчет двухсотого метра врал? Федотов непонимающе замотал головой: — В смысле? — Ну что доходил до двухсотого метра туннеля, ведущего к Уктусским горам… — Был я там! Но с каких это пор ты стал моими путешествиями интересоваться? Подлизываешься? Думаешь, я от тебя с войной отстану? Иван энергично покачал головой: — Какое! Будешь мою историю слушать про сотый метр? Узнаешь, какая у меня «необременительная работа»… * * * От повторного пересказа история хуже звучать не стала. Наоборот, Ивану удалось припомнить больше деталей и подробностей, а некоторые вещи со второго раза стали заметней и понятней. Например, то, что дурачок Киря вел себя крайне неадекватно. Хотя неадекватность и была для него нормой, однако произошедшее было «неадекватно даже его неадекватности» — Живчик так и сказал. Больше всего его поразило, что Топырев не испугался чкала и не унесся, как обычно, прочь «трепетной ланью». Ваня понятия не имел, что обозначает эта фраза, но ее частенько употреблял в подобных случаях дед, наряду с несколько менее странным выражением про «горного козла». Козла, в отличие от лани, Мальгин несколько раз видел в иллюстрированных книжках, да и соответствующее ругательство никто не отменял. Когда повествование дошло до появления сержанта Комаренко, Костя зацокал языком: «Не очень хороший человек». На самом деле Федотов выразился гораздо жестче и определенней, однако Мальгин-старший мата не любил и эту нелюбовь передал единственному своему выжившему родственнику. А для лучшего запоминания закрепил еще и ремнем, когда внучек имел неосторожность продемонстрировать свои богатые познания в русской словесности. |
