|
— Что ж ты, Ванечка, бегаешь от меня весь день, прячешься, а потом аж на поверхность нелюбимую готов лезть. Прям распирает от любопытства… Будешь признаваться во всем или как? Федотов хмыкнул, глядя на товарища, а тот на глазах «поплыл» — уставился в пол, скукожился всем телом и что-то забормотал себе под нос. Картина получилась жалостливая и жалкая, и Константин не выдержал: — Светик, ну чего ты к человеку пристаешь? Видишь, мы заняты, то бишь, дела у нас. Мы сейчас с Ванечкой прогуляемся немного, а потом он твою любознательность девичью обязательно удовлетворит. При этих словах Иван умудрился, наряду с прочими напастями, еще и густо покраснеть. «Совсем раскис парень» — одновременно подумали Живчик и Света. Однако повели себя совершенно по-разному. Первый вознамерился встряхнуть друга и увести за собой, а вторая бросилась добивать «раненого»: — Иван! Ты обещал мне рассказать «страшную тайну»! Сегодня. Мужик ты или нет? Кто слово будет держать? Последний гвоздь в гроб был вбит, и наступила тяжелая, гнетущая тишина. Федотов судорожно соображал, как «вывести пацана из-под удара», коварная девушка, изрядно потешавшаяся над происходящим, с трудом сдерживала себя от смеха, а Мальгин… Мальгин уподобился камышу на ветру, с отсутствующим видом раскачиваясь из стороны в сторону и ни на кого не глядя. Немая сцена затягивалась. Первой не выдержала Светлана и рубанула с плеча: — Я иду с вами. Споры были недолгими и абсолютно бесполезными. Кроме своей необычной, неподходящей для подземного мира красоты, эта девушка была известна непоколебимым упорством и крутым нравом. Любой на Ботанической знал: с этой спорить — себе дороже. На поиски третьего комплекта защитной одежды ушел еще час. Живчик благоразумно увел Светлану с собой («Поможешь мне с радкостюмом»), подальше от Ивана, в тайной надежде, что последний воспользуется ситуацией и сбежит. Однако по возвращении дозорный был обнаружен на том же месте и в том же коматозном состоянии. * * * Так плохо Ивану было единственный раз. Три года назад. Он все тогда видел и все понимал, однако отказывался принимать, верить и жить с этим… Его любили на станции — одного из первых рожденных После . Долгие годы после Катастрофы на Ботанической никто не рождался. Когда все случилось, по какой-то неизвестной причине еще несколько долгих лет никто на Ботанической не мог завести ребенка. Не получалось. Люди уже отчаялись было, когда на свет появился пышущий здоровьем Костик, немедленно ставший всеобщим любимцем и этой любовью сильно избалованный. А через год родился Ваня. Его мама умерла при родах, да и сам он едва не отправился за ней. Выхаживать слабенького ребеночка опять помогала вся Ботаническая. Сталкеры несколько раз поднимались на иссушенную в ядерном мареве землю, чтобы найти нужные лекарства. Рискуя жизнью, на Ботанику пробирались самые важные люди нового времени — врачи. Среди них и его будущая крестная, неонатолог тетя Галя… Однако родной человек был у Вани всего один. И когда этот человек стремительно, на глазах угас, Иван закрылся — от окружающих, от горького знания, от неумолимо надвигающегося одиночества. Он не плакал на отпевании, которое проводилось на коммунистической станции в первый и, наверное, последний раз, держался, когда склонился над дедом и стиснул его холодную — теперь такую чужую, лишенную тепла — руку. Не было слез, когда любимого человека накрыла простыня и какие-то люди предали тело огню… Все пришло позже — соленая, терпкая влага, отчаяние, ощущение потери. |
