Мягко ступая по бурой хвое, я углубился в лес еще метров на двадцать и, увидев впереди полянку, медленно опустился под одно из деревьев и прижался к стволу спиной, не отрывая взгляда от поразительного дерева, растущего посреди свободного пространства.

Это дерево отличалось от других всем, кроме внешней болезненности. Крупнее прочих. Заметно крупнее. Растет особняком. Толстый могучий ствол искривлен в нескольких местах, отчего шел то параллельно земле, то уходил от нее свечой. Толстые ветви покрыты богатой и яркой изумрудной хвоей. Настолько яркой, что за хвоей почти незаметны черные изогнутые шипы исходящие из нижних ветвей, образовавших что-то вроде шатра над землей. Под шатром небольшое земляное возвышение покрытое высокой зеленой травой мягко колышущейся под легким ветерком и выглядящей очень мягкой – так и хочется прилечь. Вот она Добрая Лиственница, что не доставляет явившемуся за смертью старику боли.

Никакой дыры в земле я не заметил, но это вполне логично – зачем показывать обреченному могилу, что по сути и не могила вовсе, а нечто вроде мусорной ямы.

Ведь под нами что?

Правильно. Под нами мерзкий сучий стальной мир. Как не крути – мертвое тело сыроеда или животного отправится именно туда, где и будет утилизировано. Превратится в размолотый паштет, что стечет по трубам и добавит гущи в вонючую жижу. А если однажды вытечет из прохудившейся трубы – изольется дождем на улица Дерьмотауна, чьи жители и знать не знаю о живущих над ними сыроедах.

Впрочем, не совсем «над ними». Сидя под деревом, я медленно чертил подобранным прутиком – настоящим прутиком! – схему нашего почти хаотичного передвижения, заставляя разум припомнить каждый поворот и примерную длину каждого отрезка. Чертил я начиная от финальной точки путешествия – чтобы привязать систему ориентации к острову сыроедов.

Тут мы шли чуть ли не километр по прямой, медленно и неуклонно поднимаясь. Здесь гнида сказал свернуть налево, после чего часть пути – примерно метров семьсот – мы спускались. Затем поворот направо и нас ждал короткий прямой отрезок затопленной трубы с одним решетчатым пятачком. Вот тут мы начали…

Потратив на мысленное восстановление карты минут десять, я почти добрался до намеченного финала – лифтовой шахты – когда почувствовал рядом чье-то неслышимое присутствие. Вскинул лицо… и замер. В трех – всего в трех! – шагах от меня задумчиво сидел огромный черный волк с настолько поседелой шкурой, что зверь казался белым.

Вот он – Иччи Смертного Леса.

Пристально смотрит на меня левым взглядом. Вместо правого – лишенное шерсти уродливое вздутие странной опухоли. Раковое образование? Может и так, но я что-то не слышал о такой форме рака, где организм выпучивает из себя не только перерожденную болезнью плоть, но и обрывки тончайших разноцветных проводов с болтающимися на них кусочками сломанных электронных плат. Из изуродовавшего благородную голову вздутия медленно вытекает мутная жидкость, наклоненная голова и болезненно прижатое правое ухо явственно говорят – зверь испытывает муку. Но продолжает нести службу.

А еще весь его вид безмолвно заявляет – я крайне опасен! Порву!

Сидящий волк чуть сместился. Внутри его тела что-то зажужжало, клацнуло, дернувшись, зверь едва слышно взвизгнул, на мгновение припал брюхом к земле, выгнул поясницу, вывалив почернелый язык, часто задышал, тяжело ворочая боками с проступившими под шкурой ребрами. Немалая часть страшных бурых клыков обломана под корень, изъеденные гниением десны и язык представляют собой страшное зрелище.