Но по воле белых людей Квини училась в художественной школе для индейцев. Она не хотела быть неблагодарной, ведь она получала там, далеко от резервации, хорошее образование и жила в хороших условиях. Но она хотела оставаться индеанкой, о чем напомнил оратор-ученик на выпускном празднике, и она хотела когда-нибудь иметь возможность помогать бедствующим.

Светлое розовое мерцание пробилось сквозь веки Квини, и, когда она открыла глаза, увидела внизу прерию в лучах восходящего солнца, а в направлении полета — поросшие лесом горы, у подножия которых в прошедшем столетии жили основатели Нью-Сити. Ехали автомобили, казавшиеся сверху игрушечными, дымили трубы, поблескивали окна, светом и тенями обозначались контуры крыш.

Квини накинула на себя ремень: самолет пошел на посадку. Еще жужжал пропеллер, самолет приземлился и заканчивал пробег. Наконец остановился.

Квини не знала, что самолет из-за предупреждения о торнадо прибыл раньше времени, не подозревала, как легко теперь вздохнул пилот. Она только думала, что полет окончен. Она вышла последней, восьмая пассажирка с чемоданчиком в руках. Деньги у нее были запрятаны в нагрудном кармане. Их было все еще очень много. Родители будут рады.

Когда на Квини потянуло свежим воздухом уже не через фильтр, когда ветер обвеял ее пылью, испарениями мокрой земли и травы, ароматом цветов диких кактусов, хотя и с примесью запаха города и моторов, тут узнала она сразу и то, что было известно пилоту: пахло приближающимся ураганом. На голубом с небольшими облачками небе появились неподвижные полосы облаков, все вокруг приобрело желтый оттенок.

Квини поспешила пройти через пассажирский зал скромного аэровокзала. Среди немногих ожидающих ей бросились в глаза три фигуры. Они были из того сорта людей, который был ей не особенно приятен. Хотя парни спокойно стояли, прислонившись к стене, и никого не удостаивали особым вниманием, девушка почувствовала, что они за ней наблюдают. Она не подала виду, не опустила глаз и вела себя так, будто бы ничего не заметила и просто намеревается покинуть аэровокзал. Но если бы ее спросили, она бы уже смогла точно описать каждого из троих.

Один, белый, был ростом не меньше, чем метр восемьдесят, хотя и ниже других. Лет двадцати. Он был, как это вообще вокруг принято, в синих джинсах с заклепками и в красно-коричневую клетку рубашке, что не говорило о хорошем вкусе. Его сапоги из недорогой кожи были зато богато отделаны, ковбойская шляпа пятнистая, поля с боков загнуты.

Два его сотоварища, так же как и он, стояли прислонившись к стене. Оба индейцы. Одежда на них была такая же, как и у белого, только отличалась расцветкой: брюки темно-синие, рубашки в красно-синюю клетку.

Их долговязые неуклюжие фигуры казались на две ширины ладони выше и более худыми, чем на самом деле. Они околачивались тут, по-видимому, чего-то ожидая. Когда Квини проходила мимо, белый сунул в зубы сигарету. Глаза у него при этом сверкнули, и это встревожило девушку. Оба молодых индейца держались совершенно безучастно.

Квини была не трусливого десятка и все же обрадовалась, когда, выйдя из зала, увидела среди немногих припаркованных автомобилей их старенький семейный «Форд». Значит, ее сообщение, что она прибывает в Нью-Сити самолетом и поэтому днем раньше, получили дома своевременно.

Автомобиль был старой тачкой: со старой резиной, с высоким кузовом, с изношенной обивкой.