Между тем Джерому пришла в голову характерная для него идея. Он заплатил значительную сумму бит-ансамблю с тем, чтобы они исполнили туш в честь победителя бронка без седла. Музыка прервалась, и в громкоговорителях прогремело имя Джо Кинга, разнесшееся над танцплощадкой и далеко вокруг, где на широком просторе танцевали и веселились сотни людей. Джо не оставалось ничего другого, как показаться на подиуме. Стройный, молодой, хороший наездник, он был встречен аплодисментами, хотя, или даже потому, что он был индейцем, — это уж в зависимости от вкусов. Вдруг он бросился на пол, и направленный в него выстрел не достиг цели. Многие не удивились тому, что после всего пережитого у человека, которого лошадь придавила к стене, вдруг подломились колени.

Джо быстро поднялся, спрыгнул с подиума и скользнул в танцующую толпу. Он схватил Квини, и оба стали танцевать снаружи, под открытым небом, со звонкими криками, в первый раз снова после такого долгого перерыва, в огромной толпе совсем одни. Их тела играли в движении, они притоптывали в ритм, они размахивали руками, полные веселых затей; их руки спрашивали и отвечали друг другу и музыке. Оба были молоды и задорны, двое в одном.

Джо готов был схватить Квини и снести в свою типи. Он хотел быть с ней одной. Какое отношение имеют к ним эти люди? Они им чужие.

Эти люди, шатающиеся крутом в праздничном шуме, дергались, визжали, крутились, как марионетки в руках битсов.

Громкоговорители разносили волны звуков различных ансамблей по всей местности, но не только музыка раздавалась тут, светильники, словно копьями на турнире, кололи друг друга разноцветными лучами.

Джо потерял из виду своего врага.

«Куда скрылся индеец? — спрашивал себя в то же время человек среднего роста. — Он реагировал быстро, надо с ним покончить, прежде чем он, может быть, все же предоставит себя в распоряжение этих ищеек».

Было далеко за полночь, когда Джо и Квини снова добрались до индейской палатки. Хозяйка была, как всегда, приветлива и ничего не сказала о том, что отсутствие Джо и Квини на индейских танцах вечером было замечено, что она была обижена их поведением.

Как только все легли спать, в палатку вошел Окуте и подошел к Джо.

— Кто был этот, который хотел тебя застрелить?

— Ты это заметил?

— За кого ты меня принимаешь, Стоунхорн!

— Имя его я не могу тебе назвать: Джеффри Николсон, наверное, только псевдоним. Это гангстер, он проник в организацию, борющуюся с гангстерами. Когда я прошедшим летом развязался с гангом и полиция хотела от меня узнать о гангстерских делах и сделать меня шпионом, он меня допрашивал. Такие допросы всегда очень жестокие и с медицинской точки зрения изощренные, и это несмотря на то, что я ведь был привлечен как свидетель, а не как обвиняемый. Джеффри ненавидит меня, как изменника, лично и использовал свою приобретенную хитростью служебную власть со всеми средствами «третьей степени»: он хотел меня раздавить и деморализовать введением наркотиков. Эйви хлопотал за меня через своего высокопоставленного друга в Вашингтоне; в конце концов, я индеец из резервации и подчинен официальным органам; ответственность за их фокусы нести опекунам. Лесли Джонсон, которому был подчинен Джеффри, узнал о его проделках и выпустил меня. Лесли был не враг себе, но он никогда не был негодяем. Джеффри убил его, как только узнал все, что ему было надо, и вернулся в свою банду. Это кажется мне взаимосвязанным. Лесли был уже слишком стар для своих функций, недостаточно подвижен. Когда мы возвращались, мы втроем ехали в одном автомобиле целых два дня, но тогда Джеффри не отважился на убийство, хотя он наверняка нас обоих с радостью бы прикончил.

— Ты действие наркотиков преодолел?

— Я не стал рабом этой страсти, как надеялся Джеффри и к чему Лесли все-таки относился безучастно.