Гарри был отпущен.

Великую войну Гарри не помнил – когда она закончилась, ему было всего два года. Мальчиком он думал, что «война» – это название какого-то места, потому что вокруг все говорили: «Твой отец погиб на войне», ну как бы: «Пойди поиграй в парке», «не свались в реку», «мать ушла убираться в пабе». Потом, когда Гарри стал достаточно взрослым и начал понимать, что он потерял, любое упоминание о войне отдавалось в нем острой болью. С Марджори, женой юриста, бывшей в течение двух лет его любовницей, он читал стихи о войне и какое-то время считал себя пацифистом. Потом, увидев, как маршируют на улицах Лондона чернорубашечники, и испуганные лица старых евреев, он пришел к выводу, что есть войны достойные, в которых стоит сражаться. В последние годы Гарри проникся отвращением к политике британского правительства, закрывавшего глаза на то, что творилось в Германии, – оно надеялось, что Гитлер повернет в другую сторону и обрушится на Советский Союз. Но теперь, когда война и в самом деле началась, он думал только о всех тех мальчиках, в жизни которых, как и у него, вместо отца будет зиять пустота.

Но бомбардировщики еще не прилетали, и стоял солнечный летний день.

Гарри решил не возвращаться к себе домой. Полиция будет взбешена из-за того, что его выпустили под залог, и арестует при первой же возможности. Лучше всего на время затаиться. Так не хотелось обратно в тюрьму. Но сколько еще ему предстоит жить, боязливо оглядываясь по сторонам? Можно ли навсегда спрятаться от полиции? А если нельзя, то что же делать?

Вместе с матерью Гарри сел в автобус. Пока он поедет к ней в Бэттерси.

Мать была печальна. Она знала, как сын зарабатывает себе на жизнь, хотя об этом они никогда с Гарри не говорили. Мать задумчиво сказала:

– Я так и не сумела ничего тебе дать.

– Ты дала мне все, – запротестовал он.

– Нет, иначе зачем бы ты стал воровать?

Гарри не нашелся что ответить.

Сойдя с автобуса, он подошел к газетному киоску на углу, поблагодарил Берни за то, что тот подозвал мать к телефону, и купил свежий выпуск «Дейли экспресс». В глаза бросился заголовок: «ПОЛЯКИ БОМБЯТ БЕРЛИН». Вдруг на улице он увидел полисмена, едущего на велосипеде, и на момент страшно испугался, хотя понимал, что это глупо. Гарри чуть не повернул назад и не бросился наутек, но потом взял себя в руки, вспомнив, что на арест полицейские ходят парами.

«Так жить я не смогу», – сказал он себе.

Они поднялись по каменной лестнице на пятый этаж. Мать поставила чайник.

– Я отутюжила твой синий костюм, ты можешь переодеться. – Она следила за его одеждой, пришивала пуговицы, штопала шелковые носки.

Гарри зашел в спальню, выдвинул из-под кровати свой чемодан и пересчитал деньги.

За два года воровства у него собралось двести сорок семь фунтов. «Я же надыбал раза в четыре больше, – подумал он, – интересно, куда ушло остальное?»

Еще у него был американский паспорт.

Он внимательно его перелистал. Вспомнил, как обнаружил его в ящике письменного стола у какого-то дипломата в Кенсингтоне. Хозяина паспорта, как и его самого, звали Гарольд, да и на фотографии дипломат был довольно-таки на него похож, и он решил паспорт на всякий случай прихватить.

Америка – пришла в голову мысль.

Он умеет говорить с американским акцентом. Да к тому же знает то, что большинству англичан неизвестно: в Америке много разных акцентов, один шикарнее другого. Взять, к примеру, название «Бостон». Бостонцы скажут «Бастон». Ньюйоркцы произнесут «Боустон». И еще чем больше ваш выговор напоминает чисто английский, тем к более высокому классу вы принадлежите в Америке.