Мы повернули назад и, когда впереди был уже виден переезд, действительно обнаружили просеку. Лесная дорога еле‑еле проступала сквозь высокую траву. Вокруг стояли стеной сосны, пели птицы, Машка без конца замирала и спрашивала, обращаясь ко мне:

– Слышишь?

На лице ее блуждала счастливая улыбка, но мне было не до лесных красот и не до пения птиц. Не чувствуя усталости, я рвалась вперед, и где‑то через час мы увидели дом – он стоял на высоком берегу реки, окруженный соснами, двухэтажный, из мощных бревен. За рекой напротив раскинулось большое село, отсюда мы видели церковную колокольню и крохотные домики вокруг в зарослях сирени. А вот дом с того берега реки вряд ли был виден, Пашкин прадед, должно быть, стремился к уединению и предпочитал держаться подальше от человеческого жилья.

На первый взгляд дом казался необитаемым. Изрядно обветшалый, с проржавевшей крышей, основательно разграбленный: резные наличники с большинства окон были сняты, в окнах второго этажа стекла выбиты, крыльцо сгнило и заросло крапивой.

Но кое‑что внушало надежду. Сюда явно недавно кто‑то заглядывал – от леса к крыльцу вела тропинка. По ней я уже бежала. Дверь в дом была заперта на щеколду, ясно, что сейчас тут никого нет. Мы открыли дверь и вошли. Мебель тоже успели растащить, но кухня была обитаема. Свернутый спальный мешок в углу, пластиковая посуда на столе аккуратной стопочкой, полотенце возле умывальника, ведро наполовину наполнено водой (за домом, как я помнила, был ключик). Но, главное, плита – она еще была теплой, на ней стоял закопченный чайник, и вода в нем не успела остыть.

– Он здесь! – взвизгнула Машка. – Ушел куда‑нибудь. В магазин, наверное, или просто прогуляться. А может, купаться отправился.

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Мысль о том, что вскоре увижу Пашку, кружила голову, я боялась думать о том, какой будет наша встреча, и по‑прежнему не знала, что скажу ему, но в тот момент это было неважно. Главное, я его нашла.

Мы устроились за столом возле окна и стали ждать, то и дело поглядывая на тропинку. Где‑то через час на ней появился человек, а я едва не хлопнулась в обморок: мужчина лет сорока в стареньком спортивном костюме, в белой панаме и хозяйственной сумкой в руке ничего общего с Пашкой не имел. Он не торопясь приближался к дому, потом вдруг замер и оглянулся. Что‑то, вне всякого сомнения, вызвало его тревогу. Он даже отступил назад в лес и теперь скрылся за деревьями.

– Он нас видел? – спросила Машка. – Это он здесь живет? Чего тогда спрятался? А Пашка где?

Ни на один из ее вопросов ответа я не знала, но почему‑то была уверена, что мужчина непрошеным гостям не обрадуется.

– Вот что, давай‑ка сматываться отсюда, – сказала я.

– Как сматываться? А Пашка?

Но я уже шла к двери, она выходила в сторону реки, и мужчина, находясь в лесу, видеть нас не мог. Мы вышли на крыльцо, заперли дверь на щеколду и припустили к ближайшим кустам. Здесь Машка схватила меня за руку и зашептала:

– Не можем мы вот так взять и уйти. Вдруг этот тип знает что‑нибудь о Пашке? Надо бы с ним поговорить.

– Это вряд ли, – нахмурилась я. – У меня такое впечатление, что он сам от кого‑то прячется.

– Так и Пашка прячется. Может, они на пару…

Ее слова произвели впечатление. Человек, который скрылся в лесу, в самом деле мог быть Пашкиным приятелем. Или он так же, как и мы, интересовался его местонахождением, а присутствие свое скрывал, не желая спугнуть все того же Пашку. В пользу первой версии – сумка в его руках. Выслеживать с ней кого‑то довольно глупо. В пользу второй – возраст мужчины: он был раза в два старше Пашки, хотя для дружбы это не помеха. Правда, ранее я подобных знакомств у Пашки не наблюдала.

В конце концов мы на четвереньках переместились подальше от дома, но так, чтобы входная дверь оставалась в поле нашего зрения.