|
С возрастом у него, по всей вероятности, очень ослабли сдерживающие функции сфинктеров мочеиспускательной системы, а может быть, это был результат застарелого двухсотлетнего простатита, но… Старику-Ангелу ничего не оставалось делать, как прошлепать в ванную, подмыться и сменить тунику, в которой он обычно ходил по дому.
Я деликатно сделал вид, что ничего не заметил. Когда Старик вернулся в комнату в сухой и чистенькой «ангельско-форменной» одежде, лицо у него было салатного цвета, а глаза такие тревожные, что тут уже я разволновался не на шутку: – Что с вами, Учитель?! Старик даже ответить сразу не смог. А когда чуточку пришел в себя, то в своей стариковской простоте и открытой бесхитростности еле-еле вымолвил: – Малыш… Только что, когда я застирывал тунику в ванной, Сверху поступил приказ Всевышнего немедленно отправить тебя на Небо в распоряжение АООКаКа!… Впервые я услышал эту аббревиатуру: – А что это? Старый Ангел жалостливо погладил меня по голове: – Бедненький ты мой… Это же – Ангельский Особый Отдел Конфликтной Комиссии! Ну, да авось Господь сжалится… – Как же! – презрительно сказал я с интонациями покойного Гриши Гаврилиди. – Держи карман шире!… – Тише, тише, деточка! – вконец перетрусил Старик. – Так что возносись и возвращайся, мальчик мой. Ради всего Святого!… – Вот ради того, что я теперь считаю для себя Святым, – я и останусь на Земле! – прервал я Старика-Ангела. – После смерти Леши нет для меня ничего более Святого, чем еще живущие на Земле Самошниковы… И не собираюсь я никуда ни возноситься, ни возвращаться! Хватит… У меня все эти наши «нектары» и «амброзии» уже поперек горла!… В смысле и на фиг мне не нужны! – Деточка! – в смятении вскричал Старик. – Что ты говоришь? Нектар и амброзия дают нам бессмертие и вечную юность… Не веришь мне, загляни в энциклопедию! – Дедушка-а-а! – завопил я в отчаянии. – Какая «вечная юность»?! О чем вы говорите? Посмотрите на себя в зеркало!… И потом, как я могу продолжать служить Ему, если я потерял в Него Веру?! – Прекрати немедленно! – в ужасе завизжал Старик-Ангел. – Я не хочу этого слышать!… Крылья у него затряслись, панически зашуршали старые, пожелтевшие, пересохшие, ломкие перья, и старый Ангел – бывший Хранитель, а теперь, в силу своего почтенного возраста и былых заслуг, лишь номинальный Представитель Неба на Земле – упал в кресло, схватившись за сердце слабенькими сухонькими ручонками. Ротик его судорожно открылся, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха, но… Недаром я тогда дни и ночи торчал у Лешки в больнице!!! Насмотрелся, наслушался… Какое там «бессмертие»?! Чушь собачья. Я мгновенно «сотворил» небольшую бутылочку нитроглицеринового спрея, подлетел к уже синеющему Старику-Ангелу и пару раз пшикнул из бутылочки в его старый, судорожно открытый беззубый рот. Откачал я Старика, успокоил, как мог, даже «вознестись» пообещал – только бы он не нервничал. А когда он слегка очухался, приготовил ему укрепляющую смесь из сгущенного нектара и порошковой консервированной амброзии – мы их регулярно получали Сверху в очень красивой упаковке, – напоил Старика, накормил, уложил под плед, дождался, когда он задремлет, и помчался туда, где последние месяцы жил Леша Самошников. Сквозь стену дома я проник очень легко – дом был блочный, панели тонкие, с шумопоглощающей ватой… Вошел в Лешкину квартирку, увидел на столе все, что он позавчера оставил, когда собирался на Кайзер-брюкке сводить счеты с жизнью, лег на Лешину тахту, накрыл голову его подушкой и расплакался чисто по-человечески! Однако плакал я очень даже осмысленно: все прикидывал и так и этак – не я ли сам виноват в том, что произошло? А может быть, не эту дурацкую «завтрашнюю газету» нужно было сочинить, а что-нибудь другое?… Но я же спасти хотел! И не только уберечь его от самоубийства, но и дать возможность заплатить тому посольскому «инспектору», чтобы уехать домой в Ленинград! В конце концов, это и было основной задачей моей Наземной практики – постараться максимально оградить и без того уже исстрадавшегося Лешку Самошникова от лишних, как он сам говорил, «…болей, бед и обид». |
