— Не меньше чем двести сорок тысяч евро, если как у нас, на восемь «пистолетов», с магазином и кафетерием. К тому же, я мойку не закрыла, как другие. Теперь она на «ура» идёт, в такой грязище! Да заплати ещё всем, от ментов до бандитов, чтобы с хлебного места не выперли и не грохнули всё к чёртовой бабушке одной гранатой. Покрутись, как бес на сковороде, чтобы и волки были сыты, и овцы целы! И за всё в ответе я, как бог Саваоф, даже если завод на температуре нас без порток оставит! Да где Артур-то, дьявол его побери! Самой мне, что ли, заправлять?..

Хозяйка достала из кармана отороченного мехом жакета изящный, переливающийся в море огней мобильник. Наманикюренным пальчиком начала набирать номер, но сегодня это у неё получилось плохо. Тихо чертыхаясь, она очищала дисплей и принималась вводить номер снова. Наконец ей это удалось.

— Артурчик, ласточка!

Ольга сменила скандальный тон на ласковый. Тураев за время работы на заправке приучил окружающих если не уважать себя, но относиться к себе уважительно.

— Ты здоровенький сегодня, детка? Да-да, понимаю, устал — трое суток на ногах! Говорю — возмещу! Ты моё слово ценишь, правда? Но сегодня позарез… Я вызвала своего племянника, Викиного жениха, но он только завтра приступит. И тогда ты неделю гуляешь, лапуля! Да чтоб я сдохла, ненаглядный мой! Сделаю, как обещала. Подъезжаешь? Ну, давай!..

И, вздёрнув рукав, она уставилась на свои многофункциональные часы «Касио Бэби», которыми очень гордилась и дорожила. На пухлом пальце блеснуло кольцо с крутящейся серединой, усыпанное мелкими рубинами. В тон ему, бордовым, был и лак на длинных ногтях Ольги. Все на заправке знали, что внутри этого кольца выгравировано имя её покойного мужа, прежде рулившего этой «точкой».

— Сейчас мы с Артуром наведём порядок! — пообещал хозяйке Альгис. — Мы вас в беде не бросим. Только я не совсем понял — за что Никиту-то арестовали? По ошибке, что ли?

— Да уж, по ошибке! — хмыкнула Ольга Васильевна. — В тридцать седьмом тоже всё «по ошибке» делали! Тош, вон тот «бумер» заправь! — Сизо-чёрный автомобиль почти слился с маслянистым мраком. — Нарочно не придумаешь, за что замели. «Червонец» ломится за совращение малолетней! Ну, его Машки, которая на сносях! Какая любовь у них, Никита мне рассказывал, когда на работу устраивался. Я даже всплакнула — бывает же! Я думала, что сейчас один разврат кругом, а они невинными друг другу достались. Ему восемнадцать, а ей, оказалось, четырнадцать. Скрывала — боялась, что бросит, побоится…

— Никита ведь жениться на ней хотел, — пожал плечами Альгис. — Паспорт у неё есть, ребёнка ждёт. Родители — за, никто не жаловался. Откуда в полиции-то узнали?

— Машкина бабка сперва заяву накатала, что внучку изнасиловали. Потом-то разобралась, да поздно. По нашим бы сигналам так оперативно работали! — вздохнула Ольга. — А то прирежут, взорвут, и никого не дождёшься. С бандитами слабо душиться, а тихого работящего парня припечатать — в самый раз. И «бабло» получишь, и звёзды на погоны. Педофила нашли! Бабка хочет заяву назад взять — не отдают. С Машки требуют, чтобы призналась. Тогда ему четыре года дадут, а не десять…

— В чём призналась-то? — не понимал Альгис.

Он решил после работы съездить в Дорохово, где жили Никита с Машей и её родственники, выяснить, что там произошло. Пусть ничем помочь нельзя, раз уж так захотелось доблестным органам показать своё рвение. Но девчонку-то успокоить надо, показать, что не одни они остались в этом жестоком мире. Может из-за всего этого и ребёнка потерять, которого уже Фомой назвали, распашонок и чепчиков ему нашили…

— В том, что это было насилие.