Темном мы отнюдь не замечаем хорошего автора, но предполагаем хорошего человека. Итак, да будет ему известно, что наше мнение об нем добросовестно и искренно. Мы от души желаем ему добра. Поэтому мы не затруднялись в выборе наших выражений, зная, что на сильные болезни нужны и сильные лекарства; мы старались быть не столько тонкими и ловкими, сколько прямыми и откровенными. Мы хотим сделать еще более для доказательства искренности наших слов, хотим показать ему, почему считаем себя вправе высказывать так резко невыгодное для его самолюбия наше мнение о достоинстве его книги и давать ему советы. Главные недостатки его сочинения состоят; в отсутствии общей идеи, в обыкновенности всех мыслей и ложности некоторых, в напыщенности выражения и незнании языка. Все это мы беремся доказать ему, а не публике, которая и без нас это тотчас заметит, как скоро прочтет его книгу.
Какую идею хотел выразить г. Темный своим сочинением? Ровно никакой, потому что, когда он брался за перо, у него было только желание непременно написать что-нибудь, что бы ни написалось, а не было никакой идеи. Сначала он говорит, что в жизни человеку выдаются святые минуты, когда он сильнее чувствует, яснее мыслит, больше понимает; и эту-то простую мысль автор разводит водою громких фраз на нескольких страницах; витийствует о ничтожности человека, и это витийство очень похоже на переложение в растянутую прозу прекрасной оды Державина «На смерть Мещерского», так что попадаются фразы, целиком взятые из ней, каковы: «Ныне своим величием изумлен, а завтра что ты, человек? – исчезнуть в той бездне, в которую мы все стремглав свалимся»[5 - Слова, набранные курсивом, представляют собой неточные цитаты из стихотворения Державина «На смерть князя Мещерского».]. Наконец, автор рассуждает о усовершенности человечества, и все эти предметы не находятся у него ни в какой связи, ни в каком отношении, так что, как бы вы ни бились, прочтя книжку, ничего не упомните из ней, а читая, ничего не поймете.
В доказательство обыкновенности мыслей мы ничего не хотим выписывать, потому что для этого надобно б было списать всю книжку. В доказательство ложности укажем на предисловие автора, где он говорит, что его «Ночь» есть «извлечение из труда более обширнейшего». Подобные извлечения могут делаться из какого-нибудь догматического сочинения, где логически развита какая-нибудь мысль, а не из поэтических мечтаний, достоинство которых постигается только в целом создании; словом, извлечения делаются из плодов ума, а не из произведений фантазии, из которых могут быть отрывки, но не экстракты. Возьмем еще на выдержку фразу: «Физический мир (?) наш, наклонный ко всему чувственному, удерживается благородством приличий общественных; сняв узду сию, он нисходит на степень животного». Здесь две ошибки: во-первых, тут дело должно идти не о физическом мире, а о чувственной стороне человеческого бытия; во-вторых, общественные приличия служат уздою только для грубых, необразованных или развратных людей.
Незнание языка и изысканность выражений видны почти во всякой фразе. Вот несколько примеров: «В тебе я ангела любил, но, милый друг, скажи, кто здесь, свой трудный жизни путь, без слез совершил?.. – Кто до могилы с одной улыбкой доходил?.. Ах, нет! – в слезах мы рождены, в бедах земных живем и часто рады, рады, когда дойдем… – Полночный час с церковной башни прозвучал, и долгий стон его, дремучий бор, в горах промчал… – Я слышал, как он там далеко умирал… – Чтоб в темноте своей зажег добра и истины светильник яркий… – Там эхо томное в скалах напеву волн аккордом стройным отвечает, и на струнах неведомых его, как бы на арфе волн далекой, той звучной песни ропот замирает». Заметим здесь автору «Ночи», во-первых, что рифмы хороши в стихах, но в прозе никуда не годятся; во-вторых, что есть наука, называемая грамматикою, которая учит знанию языка, и в этой грамматике есть отделение, которое называется синтаксисом, который учит правильно выражаться словами, а в этом синтаксисе есть глава, называемая «О порядке слов». |