Роде внимательно приглядывался к Клосу.

— Мне не нравится подобный тон у моих офицеров, — сухо сказал он. — А пить я не буду.

— Господин полковник, — продолжал Клос, — мы живём один раз!..

— Что-то я не узнаю вас, господин обер-лейтенант. — Роде говорил тихо, однако в его голосе звучала нотка угрозы. — Вы ещё будете иметь возможность повеселиться…

Клос тотчас же изменил тон.

— Что-нибудь случилось, господин полковник? — спросил он.

— Вы должны немедленно выпроводить эту девушку.

— Для этого потребуется около часа. Прошу понять меня, господин полковник.

Роде бросил взгляд на дверь комнаты Клоса, видно, хотел войти, однако не решился.

— Полька? — спросил он, почти не сомневаясь в этом.

Клос на мгновение заколебался. Сказать неправду было слишком рискованно.

— Да, полька, — ответил он сдержанно.

— Полька, — повторил фон Роде. — Поосторожнее с польками, господин обер-лейтенант. И прошу запомнить, я не люблю ни вульгарности, ни сентиментальности. Хайль Гитлер!

Клос с ординарцем остались на кухне одни. Курт по-армейски вытянулся, и Клосу показалось, что он чего-то ожидает. Объяснения? Благодарности? Указания? Клос положил руку на его плечо. У него не было времени для разговора с Куртом, который и так понял, что обер-лейтенант одобрил его поведение с полковником Роде.

Клос уже размышлял, что предпринять дальше… Оставалась единственная возможность — городская больница.

— Никого в квартиру не впускай, — сказал он Курту. — Ни под каким предлогом. Понял? Я скоро вернусь. К девушке на заходи, она спит. — Мундир он застегнул уже на лестнице.

4

Больница в Божентове — небольшое одноэтажное строение, ограждённое забором из колючей проволоки, — размещалась невдалеке от дома Клоса. До войны больных чаще всего возили в Кельце или Радом, и никто не проявлял особого интереса к больнице в Божентове. Сейчас в ней было около шестидесяти больных. Кровати стояли в палатах, коридорах, даже в двух врачебных кабинетах. Заведующий, он же главный врач, находился в небольшой комнате для дежурных.

Доктор Ян Ковальский окончил медицинский институт в тридцать восьмом году и был направлен на практику в Божентов. Он мечтал, что будет практиковаться под руководством опытных врачей, однако работать ему пришлось одному. Был ещё доктор Фейерс, но гитлеровцы вывезли его в гетто в Кельце. Теперь Ковальский сам ставил диагноз, делал уколы и ночами просиживал над медицинскими справочниками, стараясь найти ответы на вопросы, о которых в учебниках и не упоминалось. Так молодой практикант в течение двух лет стал заведующим больницей.

В тот вечер доктор Ян Ковальский, как всегда, находился в больнице. Медсестра Клара принесла ему чай. Эта девушка, лет двадцати, с большими выразительными глазами, с заплетёнными и красиво уложенными на голове косами, не имела почти никакого понятия о медицине и не могла даже самостоятельно сделать укол больному.

Ковальский промолчал.

— Я приготовлю вам ещё пару бутербродов, — продолжала Клара. — Мама привезла вчера из села небольшой кусочек свинины… Ведь кто-то должен заботиться о вас, пан доктор. Вы должны беречь себя.

— Как чувствует себя тот, из тяжелобольных? — спросил Ковальский.

— Всё ещё не пришёл в себя, — ответила Клара. — Как бы сегодня не скончался, лежит без сознания.

— Дай ему кордиамин.

— Вы же говорили, доктор, что это бесполезно.