Но Лоренцино резко зажал ему рот ладонью, так что при этом его большой палец и часть указательного попали внутрь. Инстинктивно на это реагируя, герцог с силой сжал челюсти; кости захрустели, дробясь под его зубами, и от нестерпимой боли в руке Лоренцино в свою очередь откинулся назад с протяжным криком, похожим на рычание.

Хотя кровь обильно текла из двух его ран и он то и дело отхаркивался ею, Алессандро молниеносно набросился на противника и подмял под себя как тростинку, пытаясь душить.

Лоренцино почувствовал, что ему конец. В таком единоборстве шпага была бесполезна… И тут он вспомнил о том дамском кинжале, который с такой легкостью пробивал золотые цехины. Он пошарил у себя на груди под колетом, нашел его и дважды подряд погрузил в живот герцогу острое лезвие по самую рукоять. Но ни первая, ни вторая из нанесенных ран не заставила того ослабить хватку своих пальцев. Микеле безуспешно порывался прийти Лоренцино на выручку: тела сцепившихся противников так переплелись, что, несмотря на горячее желание внести лепту в убийство герцога, он не решался нанести удар одному из опасения случайно убить или ранить другого. Совсем отчаявшись, он, как и Лоренцино, отбросил шпагу и, выхватив дагу, полез в кучу борющихся, бесформенную в красноватой полутьме спальни, которую наполняли пляшущие отблески огня в камине. Наконец он добрался до горла герцога, вонзил в него дагу и, видя, что герцог все никак не падает, поворошил ею так удачно, по утверждению историка Варки, что в конце концов перерезал ему артерию.

С предсмертным хрипением герцог рухнул, увлекая за собою Лоренцо и Микеле.

Но эти двое мгновенно снова оказались на ногах; отпрыгнув от него в разные стороны, они переглянулись, испугавшись вида крови на их одежде, и бледности, разлившейся по их лицам.

— Наконец-то, — первым открыл рот сбир. — По-моему, он готов.

И так как Лоренцо с сомнением покачал головой, Микеле, подобрав с пола свою шпагу, вернулся с ней назад и не спеша проткнул тело герцога, но оно даже не шелохнулось.

Перед ними был бездыханный труп.

Только тогда Лоренцо вспомнил о Луизе и о том ужасе, какой она должна была испытать. Во время их схватки с герцогом, на которую ушло более десяти минут, из смежной комнаты до него два или три раза долетали приглушенные вздохи.

Он отпер дверь и громко позвал Луизу, но ни звука не услышал в ответ.

Ему только почудилось, что в полоске слабого света, пробивавшегося в открытую дверь из спальни, он различает лежащее на ковре тело девушки.

Он бросился к ней, поднял на руки и, думая, что это простой обморок, перенес в спальню, освещаемую неверным светом пламени, опустился с ней на пол перед камином, бережно поддерживая ее голову на своем колене, и с неописуемой тревогой в голосе стал звать ее по имени.

Луиза открыла глаза, чем вызвала радостное восклицание Лоренцино.

Он решил, что девушка приходит понемногу в себя.

Но она угасающим голосом попросила:

— Прости меня, ненаглядный мой Лоренцино, я утратила веру в тебя, а ведь я предупреждала, что минута, когда я в тебе усомнюсь, станет для меня последней.

— И что же? — испугался Лоренцино. — Говори же, говори!..

— Отец передал мне на случай, если я попаду в руки герцогу, этот флакон с ядом… Я посчитала, что не только оказалась в руках герцога, но и что ты выдал меня.

— Ну, а дальше?.. Что дальше? — допытывался Лоренцо.

— Смотри… — обронила тихо Луиза.

— Он пуст! — возопил молодой человек.

И, теряя рассудок от горя, забыв об ужасной ране на руке, он бросился вниз по ступеням, унося тело Луизы и оставив труп герцога на полу своей спальни.

Сохраняя хладнокровие, Микеле вышел следом, заботливо заперев за собой дверь комнаты, а затем и входную дверь дома.