— Что?

— Разве ты не хочешь узнать, что это такое?

— Разве ты мне скажешь?

— Это фуллерены. Фуллерены из чаго, понятно? Споры чужого мира. Американцы их покупают. Они нужны им, чтобы создавать всякие вещи из... буквально из ничего. Ты что-нибудь поняла?

— Кое-что.

— Ну и хорошо. И последнее...

— Да?

— Ты не должна нести пузырек ни в руках, ни в кармане. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Думаю, что да.

— За сценой есть раздевалка. Можешь зайти туда.

— О'кей. А можно еще один вопрос?

— Валяй.

— Эти фуллерены из чаго... Что будет, если они вырвутся из флакона там, внутри?

— Можешь думать, что чаго никогда не трогает живую плоть, если так тебе будет спокойнее. Кстати, возьми, тебе будет легче... — В воздухе мелькнул какой-то предмет. Я протянула руку и поймала его на лету. Это оказался тюбик силиконового крема «Знаю тебя».

— Для смазки, — пояснил Дуст.

Прежде чем отправиться в туалетные комнаты, я задала еще один вопрос:

— Скажи, почему ты выбрал меня?

— Потому что для христианской девственницы ты достаточно чернокожа, — непонятно ответил он. — Кстати, имя у тебя есть?

— Меня зовут Тенделео.

Через десять минут я уже шла по городу мимо ооновских пропускных пунктов и застав. Пузырек с фуллеренами мне почти не мешал. У ворот американского посольства стояли двое часовых в белых касках и белых гетрах. Из них я выбрала чернокожего с крепкими белыми зубами.

— Я от брата Дуста, — сказала я.

— Подождите минуточку, — ответил морской пехотинец. Затем он связался с кем-то по переговорному устройству. Уже через минуту ворота посольства отворились, и оттуда вышел невысокий белый мужчина. Короткие волосы у него на голове стояли торчком.

— Идем со мной, — сказал он и повел меня в туалет при караульном помещении, где я заперлась в кабинке с портретом одного из американских президентов на «рубашке». Этого президента я знала — его фамилия была Никсон.

— Если хоть раз вернешься без такой карты к своим, — сказал мне американец, — тебя убьют.

Карту с портретом Никсона я отдала брату Дусту. Он сунул мне толстую пачку кенийских шиллингов и велел прийти еще раз во вторник.

Две трети заработанных денег я отдала матери.

— Где ты это взяла? — спросила она, держа деньги в сложенных как для благословения ладонях.

— Заработала, — ответила я с вызовом, думая, что она спросит — как. Но мать так и не задала этого вопроса. На эти деньги она купила одежду для Маленького Яичка и немного сушеных фруктов. А во вторник я снова отправилась в пропахший пивом и табаком клуб на втором этаже, получила новый груз и доставила его в американское посольство маленькому белому человеку с торчащими «ежиком» волосами.

Так я стала курьером, «варилой», связующим звеном в цепи, которая тянулась от полусказочных поселков, укрытых туманами Килиманджаро, через границу и карантинные кордоны ООН, через стриптиз-клуб и мою вагину в посольство Соединенных Штатов. Нет, не так. Я стала звеном в цепи, начало которой находилось в газовой туманности Ро Змееносца и отстояло от нас на восемьсот обычных и столько же световых лет. Цепь протянулась через американское посольство, через госдеп США к человеку, чье лицо я видела на «рубашке» одной из игральных карт, служивших мне расчетной квитанцией. Другой конец цепи находился, судя по всему, в будущем, предсказать которое хотя бы в общих чертах не мог никто.

— Чаго пугает америкашек — вот почему они так хотят его заполучить, — говорил мне брат Дуст. — Их, как мартышек, всегда тянет к тому, чего они боятся.