Они занимались любовью у костра, на вершине горы. Под ними был ковер из сосновых иголок. Над ними — звезды. Их роман находился в фазе жадности, беззастенчивости, открытий. Давняя смерть, живущая в лежащей внизу долине, не позволяла им терять время зря. Потом он надолго замолчал, замкнувшись в собственных мыслях, а когда она спросила, о чем он думает, ответил:

— О воскрешении мертвых.

— Но они не воскресли, — сказала она, моментально поняв, что он имеет в виду — то же самое угнетало и ее на этой открытой звездам вершине. — Это просто изображения вроде картин или фотографий. Статуи воспоминаний. Симулякры.

— Но для него они реальны. — Перекатившись на спину, Сол уставился на теплые звезды приграничья. — Он мне сказал, что разговаривает с ними. Если бы его нанозавод мог заставить их двигаться, дышать и отвечать ему, он сделал бы это. И кто бы тогда осмелился назвать их нереальными?

Он почувствовал, как поежилась Элена.

— Что такое?

— Подумала об этих лицах. Представила их в реакторе, в холоде и пустоте, и как текторы по ним ползают.

— Ага.

Долго-долго — звезды успели передвинуться — никто из них не говорил ни слова. Потом Соломон Гурски ощутил внутри себя вновь разгорающийся жар и, обернувшись к Элене, ощутил тепло ее плоти, которая отчаянно жаждала его второй маленькой смерти.

вторник

Марша уже начинала беситься в своей пластиковой корзинке: металась из угла в угол, дергала решетку.

Сол Гурски поставил корзинку (типа тех, в которых обычно перевозят кошек) на сетчатое покрытие посадочной площадки и вгляделся в красновато-бурый смог, высматривая приближающиеся аэролеты. Фотохромные молекулы, приращенные к его зрачкам, потемнели — над ТВМА занималась заря очередного жаркого, ослепительного, ядовитого дня. Марша завизжала.

— Заткнись, проклятая, — прошипел Сол Гурски. Пнул корзинку. Марша, что-то тараторя, просунула свои ручки сквозь решетку, пытаясь дотянуться до свободы.

— Слушай, ну чего ты хочешь от обезьянки, — упрекнула Сода Элена.

«От обезьянки». В том-то и беда. Обезьяны раздражали его самим фактом своего существования. Иногда просто доводили до белого каления. Мелкие твари, миниатюрные гомункулусы, выдающие себя за людей. Ловкие маленькие пальчики, мудрые крохотные глазки, выразительные лица с ладошку. Но за этими лицами, за этими неотличимо-человеческими пальцами скрываются тупые животные.

Сол знал, что его неприязнь к обезьянам абсолютно алогична. Но все равно с огромным удовольствием убил Маршу, распятую суперпластырем на снежно-белом лабораторном столе. Намылить, выбрить, вонзить иглу.

Конечно, тогда она еще не была Маршей. Просто особью вида резус. Безымянным орудием из плоти и крови. Экспериментом номер 625G.

Наверное, она развизжалась из-за смога. Надо было достать для нее очки, в каких пуделей выгуливают. Но Марша вмиг сорвала бы их с себя своими маленькими человечьими пальчиками. Она умная — у нее хватило соображения остаться дурой обезьянкой.

Элена стояла на коленях перед корзинкой, играя в «сороку-воровку» со стиснутыми кулачками, торчащими Из-за решетки.

— Смотри, еще укусит.

У него самого рука все еще ныла. Мокрая, дрожащая, в спастическом состоянии после резервуара, Марша все же достаточно владела своей моторикой, чтобы повернуть голову и прокусить Солу большой палец до кости. Макака-вампир: вурдалачья жажда крови. Мерзкая тварь.