Этан пересказал весь разговор, минус последние шестнадцать слов.

— Худо дело, — задумчиво процедил Маркус. Теперь эксперименты завели их в область дьяволидов — субфрак-торов, уже переваливших числом за сотню, которые выделились из параметров сефирот-программы. — От таких слов прямо яйца леденеют, а, Эт? Знаешь, как бывает, когда чувствуешь, что заболеваешь? Она всегда попадает в десятку. Но сейчас все по-другому. Идет большая игра. Самая большая. Эпилепсия, амнезия, психоз — да. Но иногда приходится все поставить на кон ради выигрыша. Пройти по лезвию бритвы. Каждый исследователь знает, что он рискует. А мы, Эт, исследователи, исследователи разума, психонавты, мы забрались в самую темную область разума.

— Что ты несешь! Это стопроцентное мазохистское рок-дерьмо, — отвечает Этан. — Скоро ты заставишь меня нюхать твои подмышки.

— Значит, ты хочешь позволить Луке Касиприадин указывать тебе, что делать и чего не делать?

Полные руки собачьего дерьма. Лицо к лицу. Между ними лишь десять сантиметров. Самая короткая дистанция социального взаимодействия. Дистанция любви, дистанция бешеного гнева. Почувствуй мое дыхание — вот какая это дистанция.

— Ты доиграешься, Маркус Кранич, твое лицо может влететь в этот долбаный экран.

Illuminatus. Просветление. Этан Ринг ощутил неведомые глубины ярости в своей душе. Увидел страх на лице Маркуса и испугался. Как будто одна из его матерей усадила его и осторожно, мягко сообщила о доселе скрываемом наследственном заболевании, шизофрении, гемофилии, СПИДе, ликантропии. Этан Ринг, его жизнь, его история были притворством, обманом, маской чудовища со стеклянным сердцем, которое и является истинным Этаном Рингом. На миг, пусть краткий, но вполне ощутимый, его наполнило горячее, нечистое возбуждение при мысли о лице Маркуса, вдребезги разбивающем выпуклое стекло монитора, о фонтане кристаллических осколков и брызг. Он вылетел из компьютерного класса. Сбежал из университета и всех его дел. Три дня он прятался среди бесхитростных постеров, сидюшников и бумажек с безнадежными проектами. А потом он больше не смог смотреть в лицо своему гневу и отправился за прощением. В темном компьютерном классе светился один огонек.

— Маркус! Маркус, прости меня. В меня как будто бес вселился.

Я пришел извиниться, Маркус.

Ну, скажи же что-нибудь, Маркус. Не мучай меня, мне и так плохо.

Маркус, с тобой все в порядке?

Маркус!

Человек на полу, освещенный синеватыми отблесками экрана, лежал навзничь; голова запрокинута и ритмично колотится о плитки пола с пятнами от сигарет. Руки и ноги дергаются, тело бьется, как в эпилептическом припадке. Кровавые слезы брызжут из обоих глаз, скатываются по щекам, падают на пол.

— Господи, Маркус! — Этан обходит стол, хочет коснуться его, помочь, сделать что-нибудь, хоть что-нибудь, хоть что-нибудь! А существо в синем экране высовывается и швыряет его о стену.

Как-то раз, еще в детстве, Этан Ринг играл со старым телевизором и получил сильный удар током.

Как-то раз Этан Ринг подцепил новую разновидность вирусного гриппа, температура подскочила до 103 градусов, в своих галлюцинациях он полз по фасаду бесконечного здания из стекла и бетона, вверх, и вверх, и вверх, и вверх, и вверх.

Как-то раз «воксхолл нова» — старенький автомобиль Никки Ринга — с семилетним Этаном на заднем сиденье вылетела в кювет на темном загородном перекрестке — тот, кто на них налетел, даже не остановился.