— Нет, Этан, не таким способом.

Нет. Не таким способом. Это способ Этана Ринга. Не твой. Мой способ. Моя ладонь открывается, как цветок лотоса. Правая ладонь.

— Брось оружие! — Голосу, в котором звучит абсолютная власть, не нужно кричать. Звяканье керамики и металла на досках пола. Лазерный луч чертит строгую красную прямую по отполированному дереву. — Сядь! На корточки. Руки на голову! Так и сиди, пока я не разрешу шевельнуться.

Он подчиняется. Хотел бы иначе, да не может. Камуфляжная куртка становится синей, как неоновый свет.

— Кто вас послал?

— Управляющий отделением Аки из «Тоса Секьюрити» по приказу шефа-директора по безопасности. Наша бригада работает по субконтракту.

Классическая тактика: разделяй, а потом используй своих врагов. Если даже акира служат и не считают такое позором, значит, эта земля значительно крепче зажата в твердом кулаке «Тоса Секьюрити», чем я думал. Здесь нельзя оставаться, даже на час. Миссис Танацаки, Марико и старший сын, стоя на коленях, окружили мистера Танацаки. Очень много крови, и он не шевелится. Миссис Танацаки раскачивается туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда. На столе в холле есть телефон, и младший сын звонит.

— Нет! — кричу я. — Стой! — Его пальцы замирают над кнопками, потом решаются. — Смотри на меня, — приказываю я, подняв правую руку. В темноте холла его зрачки расширяются. — Остановись. — Трубка опускается на место.

— Я только хотел вызвать «скорую помощь», — объясняет он. Марико смотрит на меня с ненавистью. Словно холодное железо ударяет мне в грудь. Фракторы Выздоровления и Спокойствия могли бы помочь мистеру Танацаки еще до нашего ухода, так что ничего страшного, если вызвать «скорую помощь», но Марико не приняла бы моего дара, и я все равно не могу потратить даже несколько минут, чтобы их напечатать.

Паломничество закончено. Разрушено. Оно было разрушено в тот миг, когда я впервые напечатал слова: что я повторю трижды, есть истина, — в той темной комнате на ферме миссис Морикава.

— Мас, надо уходить.

— Нет, Этан. — Отказ пронзает меня, словно пуля. — У нас всегда так: нагадили — и дальше, в путь, правда? Крутим педали, въезжаем в чужие жизни, выполняем свои трюки — и дальше, знай крути педали. А эти люди остаются. Все, что у них есть, — здесь. Им некуда идти, если начнется заваруха. Ты пришел в их мир, в один вечер разрушил его, а наутро, когда сюда явятся сыщики из «Тоса Секьюрити» разобраться, что случилось с их акира, ты уже будешь стоять на коленях в каком-нибудь храме и молить Дайцы отпустить тебе грехи и просветить. Ты не понимаешь, вы, европейцы, не понимаете: здесь не существует высших принципов, нет неотъемлемых прав человека, к которым они могут взывать. Нет благородного западного представления о правде и справедливости, нет понятия невиновности, пока не доказана вина. Здесь закон — это «Тоса Секьюрити».

Пуля. Медленно убивающая пуля вгрызается в кости и плоть, впивается в самое сердце холодным, пронзительным пониманием, что та нерушимость закона и неподкупность его стражей, на котором зиждется наше общество, здесь в буквальном смысле не существует. Большую часть человеческой истории, и вот теперь, в эпоху увядания Западной Промышленной Демократии, — снова, закон был, и опять является, территорией силы.

Как-то раз мама Эмма — императрица сандвичей — показала мне, как ловить в бутылку землероек. Соблазняемые приманкой (такой жирной, такой вкусной), они сами лезли в ловушку — горлышко, а потом и дальше — в емкость (такую просторную, такую удобную). Вот только наевшись вдоволь «Вискас» из печени и почек, они с изумлением понимают, что не могут взобраться по гладкой и скользкой стенке к горлышку.