Алистер Маклин. Ночи нет конца
Бэнти посвящается
Глава 1ПонедельникПолночь
Как всегда, первым сообщил новость Джек Соломинка, он же Джекстроу. Наш эскимос отличался не только феноменальным зрением, но и превосходным слухом. Руки у меня озябли (я попеременно держал в них книгу), поэтому, застегнув спальник до подбородка, я стал наблюдать за приятелем. Джекстроу был занят тем, что вырезал какие‑то фигурки из бивня нарвала. Неожиданно он застыл как изваяние. Неторопливо опустил кусок бивня в стоявший на камельке кофейник (любители экзотики платили бешеные деньги за такого рода поделки, изготовленные, по их убеждению, из бивня мамонта). Поднявшись, приложил ухо к вентиляционному отверстию. – Самолет, – определил он почти мгновенно. – Какой еще там к черту самолет, – я пристально взглянул на говорившего. – Джек Соломинка, опять ты метилового спирта нализался! – Да что вы, доктор Мейсон. – Голубые глаза, так мало сочетавшиеся со смуглой кожей и широкими скулами эскимоса, прищурились в улыбке. Ничего крепче кофе Джекстроу не употреблял, о чем было известно нам обоим. – Слышу отчетливо. Подойдите, убедитесь сами. – Ну уж нет. – Чтобы растопить иней в спальнике, мне понадобилось целых пятнадцать минут, и я только‑только начал согреваться. Да и появление самолета над Богом забытым ледовым плато казалось мне невероятным. За четыре месяца существования нашей станции, созданной в рамках программы Международного геофизического года, это был первый, к тому же косвенный, контакт с внешним миром и оказавшейся за тридевять земель от нас цивилизацией. Какой будет прок экипажу самолета или мне самому, если я снова поморожу ноги? Откинувшись на спину, я взглянул на матовые окна, как всегда покрытые инеем и слоем снега, и посмотрел на Джосса, лондонского пролетария, выполнявшего у нас обязанности радиста. Он тревожно ворочался во сне. Затем вновь перевел взгляд на Джекстроу. – Гудит? – Гул усиливается, доктор Мейсон. Усиливается и приближается. «Откуда взялся этот самолет?» – подумал я с досадой: не хотелось, чтобы кто‑то вторгался в наш тесный, сплоченный мирок. Наверное, самолет службы погоды из Туле. Хотя вряд ли. До Туле целых шестьсот миль, мы сами трижды в сутки посылаем туда метеосводки. Возможно, это бомбардировщик стратегической авиации, совершающий полет с целью проверки американской системы дальнего радиолокационного обнаружения. Или авиалайнер, прокладывающий новый трансполярный маршрут. А может, даже самолет с базы в Годхавн... – Доктор Мейсон! – В голосе Джекстроу прозвучала озабоченность. По‑моему, с ним что‑то случилось. Он кружится над нами и постепенно снижается. Это большой самолет, многомоторный. Точно! – Проклятие! – рассердился я. Протянув руку, я надел шелковые перчатки, висевшие у изголовья. Расстегнул молнию на спальнике и выругался, когда мое тело обдало морозным воздухом. Я разделся всего полчаса назад, но одежда уже стала жесткой, негнущейся и страшно холодной. В тот день – редкий случай – температура в нашем жилище поднялась чуть выше точки замерзания. Но я все‑таки натянул на себя теплое белье, шерстяную рубаху, брюки, шерстяную пару на шелковой подкладке, две пары носков и фетровые боты. На это ушло всего полминуты. Находясь на широте 72°40 на ледяном плато Гренландии, поднявшемся на восемь тысяч футов над уровнем моря, невольно научишься поторапливаться. Я направился в тот угол нашей берлоги, где спал радист. Из приоткрытого спальника торчал только его нос. – Просыпайся, Джосс. – Я тряс спящего до тех пор, пока из спального мешка не появилась рука. Капюшон откинулся, показалась темноволосая всклокоченная голова. |
