Раскаяние ее было полным и искренним. Матери не пришлось настаивать, просить, уговаривать. Омерзительное слово «падение», ровно прозвучавшее в ее устах, пронзило неокрепшее Лизино чувство стрелой, напитанной ядом, и чувство это быстро скончалось… Теперь Лиза с удивлением и некоторой даже брезгливостью вспоминала и происшествие на балу, и предшествующие ему удушливые волны смятения в березовой роще летом. Она без сожаления сожгла записки и письма, спалила бальную свою книжечку, в общем стерла все следы своего позора. Тогда ей казалось — абсолютно все…

О беременности Лизы первой догадалась мать. «Как кошка», — брезгливо поджав губы, процедила она и заперла дочь в комнате. Лиза была настолько потрясена новостью, что так и просидела весь день в оцепенении возле кровати. Лишь поздним вечером снова звякнул ключ в замочной скважине. Мать смотрела на нее молча, стоя в проеме черным истуканом.

— Ты дура, — сказала она ей ровно и спокойно. — Я потратила годы, чтобы устроить твою судьбу.

Только теперь Лиза залилась слезами, бросилась на колени и попыталась поймать руку матери. Пожалуй, ей нужно было бы отравиться, пока правда о ее положении не выплыла наружу, но расстаться с жизнью было выше ее сил. И не потому, что она отчаянно боялась смерти, а потому, что для таких людей не честь, а жизнь, пусть самая ничтожная, единственное, что имеет цену.

Мать легонько стукнула ее тыльной стороной ладони по щеке, но не отняла руку, которую Лиза тут же поймала и принялась покрывать горячими поцелуями, перемешанными со слезами.

— Ты выйдешь за Ивана.

Лиза подняла заплаканное лицо.

— Но как?!

— Выйдешь.

Они выехали в Германию через три месяца. Мать отправила назад всех слуг и наняла немок, убедившись предварительно, что они не понимают по-русски ни единого слова. Визит Курбатским они нанесли через неделю. Елена Карловна пожаловалась княгине, что не на шутку разболелась и отправляется с дочерью на воды. Вдова была бледнее обычного благодаря толстому слою пудры и время от времени, прикладывая руку к правому боку, покусывала нижнюю губу. Княгиня заволновалась — надежность будущности любимого внука пошатнулась.

Пока Елена Карловна обрисовывала княгине симптомы своей болезни, Лиза и Иван сидели поодаль и не спускали друг с друга глаз. Лиза — потому что ей так было велено. А Иван — потому что не мог отвлечься от волнующего, распирающего платье Лизонькиного бюста, так сказочно округлившегося за то время, что они не видались, и ходуном ходившего теперь вверх-вниз, вверх-вниз… Он отнес причину ее волнения на свой счет, тогда как Лизе просто-напросто было ужасно тяжело дышать, из-за того что перед выездом мать собственноручно туго затянула в корсет и ее расплывшуюся талию, и торчащий маленький живот.

Следующий день они провели в театре. Еще один день в парке на набережной. А четвертый день принес долгожданное сватовство. По этому поводу распили бутылочку лучшего бургундского и составили объявление о помолвке, тут же отправленное в Петербург. Свадьба откладывалась до выздоровления Елены Карловны, и княгиня решила вернуться в столицу, дабы заняться приготовлениями дома на Фонтанке, который собиралась преподнести Ванечке и Лизе в качестве свадебного подарка.

После отъезда Курбатских Елена Карловна и Лиза в самых скромных своих нарядах сели в карету и целый день тряслись по проселочным дорогам, не сделав ни одной остановки.