Не дождавшись продолжения, Вив сказала:

– А я жила в женском общежитии министерства. Это в конце Стрэнда.

– Правда? – удивилась Хелен. – Я не знала. Думала, ты жила дома, с отцом.

– Только по выходным. На неделе нас просили оставаться в общежитии, чтоб могли добраться на службу, если разбомбят железную дорогу. Куча девиц! Все вверх-вниз снуют по лестнице. Хватают твою помаду и чулки. Кто-то одалживается твоей блузкой или еще чем, но возвращает в черт-те каком виде – перекрашенным или без рукавов.

Вив рассмеялась. Она сдвинула ноги на одну перекладину выше, подтянула колени и, подоткнув платье, опустила подбородок на сведенные кулаки. Потом смех ее, как прежде, угас. «Опускается занавес», – подумала Хелен... Однако Вив сказала:

– Так забавно вспоминать. Всего-то пара лет прошла, но словно целая вечность, ты права. Тогда в чем-то было проще. Все было установлено, правда? Кто-то за тебя все решал, говорил, так будет лучше, и ты лишь подчинялась. Меня это раздражало. Я все мечтала, чтоб война поскорее кончилась, вот уж тогда, думала, понаделаю дел. Каких дел, я и сейчас не знаю. Не представляю, каких перемен я ждала. Надеялась, жизнь изменится, люди станут другими; глупо, правда? Ведь люди и жизнь не меняются. По-настоящему. Ты просто свыкаешься с тем, какие они есть.

Лицо ее стало беззащитным и печальным. Хелен коснулась ее руки и сказала:

– Что-то ты совсем загрустила.

Вив смутилась. Покраснела и засмеялась:

– Не обращай внимания. Просто в последнее время стало немного жалко себя.

– А в чем дело? Разве ты не счастлива?

– Счастлива? – Вив сморгнула. – Не знаю. А кто счастлив? В смысле, по-настоящему. Все только делают вид.

– Я тоже не знаю, – помолчав, сказала Хелен. – Нынче счастье такая хрупкая штука. Похоже, за ним надо побегать.

– Или получить по карточкам.

– Точно! – усмехнулась Хелен. – И вот ухватишь пайку, но знаешь, что скоро она кончится, и радоваться не можешь, а все только думаешь, как же ты будешь, когда выйдет вся. Или изводишь себя мыслями о тех, кто вообще остался без счастья, чтобы ты получила свою порцию.

От подобных раздумий у нее тоже упало настроение. Хелен принялась колупать волдыри краски, под которыми открывалось ржавое железо платформы. Потом тихо сказала:

– Может, газетные пророки все же правы: каждый получает по заслугам. Наверное, все мы профукали свое право на счастье, когда совершали дурные поступки и позволяли творить зло.

Она посмотрела на Вив. Еще никогда они не говорили так откровенно, и Хелен будто впервые поняла, как ей нравятся Вив и эти славные посиделки на ржавой платформе, когда можно просто поболтать. Вспомнилось кое-что еще. «Вы уже тогда дружили?» – легко спросила Вив, словно эта дружба – самая естественная вещь на свете и вполне нормально, что Хелен осталась в военном Лондоне из-за женщины...

Сердце забилось быстрее. Вдруг захотелось повериться. Ужасно захотелось! Вот бы сказать: «Слушай, Вив. Я люблю Джулию! Это чудо и вместе с тем мука. Иногда это делает меня ребенком. Иногда почти убивает! Приводит в отчаяние. Вселяет страх! Это нормально? У других так же? С тобой так бывало?»

Дыхание перехватило, будто воздух застрял в груди. Бешеные толчки сердца отдавались в висках и кончиках пальцев.

– Вив... – начала Хелен.

Но Вив отвернулась. Пощупав карманы кофты, она сказала:

– Черт! Сигареты забыла.