Есть один-единственный момент в расследовании убийств, когда женщины оказываются на высоте: это извещение близких. Тут без женского участия не обойтись. Мужчинам такое не под силу – что они понимают в человеческих чувствах? Один является в дом этаким глашатаем или проповедником, другой застывает столбом у порога и бубнит что-то нечленораздельное, третий в решительную минуту теряет самообладание. Я своими глазами видела, как патрульные разразились хохотом, принеся какому-то бедолаге горестную весть о том, что его жену сбил грузовик. В таких ситуациях мужчины оказываются несостоятельными, от них можно ожидать чего угодно. Только женщина способна сразу прочувствовать всю меру трагедии, поэтому для нее оповещение родственников убитого – мучительная, но естественная обязанность. Конечно, случается, что и сами безутешные родственники не могут вынести свалившегося на них бремени. Например, в три часа ночи они бросаются будить соседей, чтобы устроить поминки.

Но хватит об этом. В ту ночь я бы ничего подобного не допустила.

Рокуэллы живут на северо-западной окраине города, по дороге в Блэкторн. Туда ехать минут двадцать. Оставив Джонни Мака сидеть в машине, я зашагала к дому, по привычке направляясь к задней двери. Дойдя до угла, остановилась, чтобы затоптать окурок. Перевести дыхание. И тут сквозь кухонное окно, через пышно разросшиеся цветы на подоконнике, я увидела Мириам и полковника Тома. Они танцевали. С трудом сгибая колени, в замедленном ритме отплясывали твист под вкрадчивое пение саксофона. Полная луна, застенчиво прикрываясь облаками, которые принадлежали скорее ей, чем нам, смотрела, как старики чокаются красным вином. Стояла сказочно прекрасная ночь. Как ни странно, всей этой истории сопутствовала неизбывная красота. В обрамлении оконного переплета перед моими глазами предстала живая картина: сорок лет вместе – а желание не угасло.

Когда приносишь весть о смерти, почему-то начинаешь сознавать свою физическую сущность. Собственное тело обретает сосредоточенность. Настойчиво напоминает о себе. Оно забирает над тобой власть, потому что становится хранилищем могущественной истины. Какие бы горькие вести ты ни принес, – это всегда момент истины. Это сама истина. В ней все дело.

Я постучала в застекленную дверь.

Полковник Том обернулся. Узнав меня, обрадовался. Ни малейшего признака тревоги, никакого опасения, что я могу испортить им вечер. Однако стоило ему открыть дверь, как щеку мою свел нервный тик. И я знаю, что он подумал: опять взялась за старое. Попросту говоря, сорвалась, снова начала прикладываться к бутылке.

– Майк, Господи, Майк, да на тебе лица нет…

– Полковник Том… Мириам… – выдавила я.

Но фигура Мириам уже плыла у меня перед глазами, будто парила в свободном падении.

– Сегодня вы потеряли дочь. Потеряли вашу Дженнифер.

Приветливая улыбка по-прежнему светилась на лице полковника. Но теперь в ней отчетливо проглянула немая мольба. В семье было трое детей: сначала на свет появились мальчики-погодки Дэвид и Джошуа, а потом, спустя полтора десятилетия, – Дженнифер.

– Ее больше нет, – сказала я. – Она покончила с собой.

– Бред какой-то…

– Полковник Том, вы же знаете, как я к вам отношусь. Разве я когда-нибудь вам лгала? Но похоже, сэр, ваша девочка сама лишила себя жизни. Крепитесь.

Старики набросили плащи, чтобы ехать в полицейское управление.