Шкафы, кровати, стулья и другая мебель выдвигались из стен, когда он нажимал кнопки. Наконец он все изучил, нажал нужную кнопку, и из стены опустилась кровать, на которой он растянулся.

– Скажи мне одну вещь, Томис из Летописцев.

– Да?

– Удовлетвори любопытство, которое меня гложет. Как тебя звали в прошлой жизни? Или ты снова откажешь мне?

– Теперь это не имеет значения.

– Ты ведь не связан сейчас никакими клятвами.

– Это просто старая привычка, – пояснил я. – Долгое время мне было запрещено называть свое имя.

– Так скажи его сейчас.

– Вуэллиг, – назвался я.

В том, что я это сделал, проявилось какое-то странное чувство освобождения от прошлого. Мое прежнее имя, казалось, висело в воздухе около моих губ, носилось по комнате, как прекрасная птичка, выпущенная на свободу.

Я задрожал.

– Вуэллиг, – повторил я еще раз. – Меня звали Вуэллиг.

– Больше нет Вуэллига.

– Есть Томис из Летописцев.

Мы вдруг начали смеяться и смеялись до колик в животе. Слепой Принц вскочил на ноги и хлопал в знак дружбы меня по руке, мы непрерывно выкрикивали его и мое имя, как маленькие дети, которые внезапно обнаружили, как мало силы в словах, казавшихся им страшными.

Так я вошел в жизнь Летописцев.

Первое время я вообще не выходил из Зала Летописцев. Мои дни и ночи были полностью заняты. Принц, у которого было больше времени, тоже почти все время находился в здании, уходя только тогда, когда им овладевала тоска или ярость. Иногда с ним уходила Олмейн, чтобы ему не было одиноко в его темноте. Но я знаю, что иногда он покидал здание сам, с вызовом демонстрируя, что, даже слепой, он может передвигаться по городу.

Мои занятия состояли из трех основных процессов: первичная ориентация в истории, изучение обязанностей ученика, личные исследования.

Для меня не было неожиданностью, что я оказался намного старше других учеников. В большинстве своем это были дети взрослых Летописцев. Они глядели на меня с изумлением, не понимая, как такой старик может быть их товарищем по обучению.

Встречались, правда, и ученики, которые ощутили свое призвание в зрелом возрасте, но не нашлось ни одного моего ровесника.

Каждый день в течение некоторого времени мы изучали технику, с помощью которой Летописцы проникали в прошлое Земли. С широко открытыми глазами я ходил по лаборатории, где обрабатывали образцы грунта. Я видел детекторы, которые, установив время распада нескольких атомов, определяли возраст образцов. Я наблюдал, как многоцветные лучи превращали кусок дерева в пепел и таким образом раскрывали его секреты. Мы повсюду оставляем свои отпечатки – частицы света исходят от наших лиц, а поток фотонов разносит их повсюду. Летописцы собирают частицы, распределяют по категориям, фиксируют.

Однажды я вошел в комнату, где в голубой дымке фантасмагорически мелькали различные лица: исчезнувшие короли и мастера гильдий, пропавшие герцоги, герои древнейших времен. Я увидел, как техники с бесстрастными глазами извлекали историю из пригоршни пепла. Я видел влажные куски мусора, которые рассказывали о революциях и политических убийствах, об изменениях культуры, о падении нравов.

Затем меня поверхностно обучили технике полевых исследований. Меня познакомили с летописцами, которые с помощью вакуумных стержней проникали вглубь руин городов в Эфрике и Эйзи. Я участвовал в подводных поисках остатков цивилизаций исчезнувших Континентов. Группы Летописцев зашли в полупрозрачные подводные корабли каплевидной формы, похожие на куски зеленого желатина, и устремились в глубь Земного океана, к покрытым илом бывшим прериям. Фиолетовыми лучами они свернули эту грязь в поисках похороненных цивилизаций.