Впервые встречавший сестёр мужчина мгновенно и с полной уверенностью осознавал два факта: что вместе с одной из них был бы абсолютно счастлив и что ни для одной из них он не представляет никакого интереса.

Чувства, которые вызывали девушки, были такого свойства, что мужчины избегали их обсуждать, но если бы им случилось поговорить друг с другом, обнаружилось бы, что чувствовали все одно и то же: им казалось, что любая из этих сестёр поняла бы их так, как никто никогда раньше не понимал.

Помимо того, девушки с самого детства обладали обширными познаниями и особенной, насмешливой манерой разговора, от которой язвительные дипломаты и рассеянные учёные, оказавшись с ними за столом, через какие-нибудь пять минут начинали вдруг заикаться. И танцевали сёстры Гэбель так легко и непринуждённо, что даже музыкальные хищники балов, к своему великому удивлению, неожиданно обнаруживали у себя нарушение моторики.

Когда Альберт Эйнштейн как-то на обеде в Академии наук во дворце Кольбера впервые увидел сестёр, то великий мыслитель — как и всегда, когда действительность казалась ему особенно непонятной, — прибег к помощи религии. Он покачал головой, улыбнувшись их матери своей сияющей детской улыбкой:

— Лене, — сказал он, — Господь Бог — мужчина, и поэтому он тоже не может быть беспристрастным. Он сделал совершенно непостижимое исключение, освободив твоих дочерей от силы тяжести.

Это объяснение было всеми принято. Как ещё можно было объяснить, что ни один мужчина, и ни одно место, и ни один разговор не в состоянии были увлечь девушек, что, появляясь в обществе, они плавно вступали в беседу, а в следующее мгновение уже оказывались в прихожей, где слуга помогал им надеть шубки и откуда они в последний раз улыбались гостям ослепительной улыбкой, на мгновение открывавшей, как прекрасно могло бы быть осуществление надежд. Потом они поворачивались к залу спиной, и присутствующие успевали заметить лишь, как мелькнули в прихожей их волнистые волосы, летом — цвета верескового мёда, а зимой — тёмного шерри, и безвозвратно исчезали.

На протяжении всей своей юности сёстры регулярно получали письма от молодых людей, с которыми они познакомились накануне и которые писали, что их после бессонной ночи поразило откровение — он и она на ферме в Австралии, далеко от мирской суеты, в окружении мычащего скота и под пылающим над их любовью закатом, и отправляли они эти письма, прекрасно понимая, что на них никогда не будет ответа, с самоубийственным осознанием того, что выливают свою любовь в какую-то бездонную бочку.

Только некоторые из них пошли дальше, и перед глазами тех, кто на это решился, промелькнули некие новые пейзажи, посреди которых громоздились ещё более непреодолимые препятствия. На том обеде, на котором прозвучало замечание глубоко взволнованного Эйнштейна, известный немецкий профессор-гинеколог решил попытать счастья с младшей из сестёр Гэбель, Шарлоттой. После того как за горячим блюдом он чрезвычайно детально посвятил её в суть своих исследований полового влечения у женщин, он решил за десертом, что почва, должно быть, уже подготовлена, и, с уверенностью специалиста приподняв её платье, опустил правую руку ей на бедро. По-прежнему улыбаясь и всем своим видом выражая внимание, она положила свою руку на руку профессора и камнем своего единственного перстня сделала на тыльной стороне его кисти длинный, уверенный разрез до самой кости. Когда он незаметно для всех оборачивал руку белой, как его лицо, салфеткой, Шарлотта пристально посмотрела ему в глаза.

— В следующем своём труде, господин профессор, — заметила она, — не забудьте также упомянуть о непреклонных частях женского тела.

Много лет спустя, когда все эти многочисленные мужчины поняли, что сёстры Гэбель давно о них позабыли, стало известно об открытии, получившем название «чёрные дыры», неких мест во Вселенной, где к загадочному центру притягиваются и вещество и свет и откуда ничто не возвращается, — всем им, независимо друг от друга, пришла в голову мысль, что именно такими «чёрными дырами» и были сёстры Гибель.