Старая карга вошла без стука и молча остановилась на пороге. Заметив ее, Эльвина поморщилась. Марта была одета в черное, никаких украшений, ни цепочки, ни вышивки по обшлагам. Черная вдова. Многие женщины хоронили мужей и превращались в безобразных старух — такова жизнь, но отчего-то именно Марту невозможно было представить молодой. Увидев ее, люди шептали молитвы и торопливо крестились. Эльвина не была слишком суеверна и к Марте питала лишь неприязнь из-за привычки той подглядывать и подслушивать, передвигаясь с места на место неслышно, как тень, и неприятного, липкого, словно ощупывающего взгляда.

— Леди Равенна желает видеть тебя перед представлением. Она послала меня проверить, готова ли ты.

Эльвина повернулась лицом к старухе, позволяя ей осмотреть себя. Волосы девушки переливались золотом и серебром, украшенные шелковыми лентами и побрякушками, сверкавшими в свете факелов; из-под прозрачной вуали, покрывавшей лицо, таинственно мерцали глаза, казавшиеся еще больше и ярче из-за краски для век, привезенной с Востока вместе с этим гаремным нарядом.

Что касается остальных деталей туалета, то они почти не скрывали прекрасной наготы Эльвины. При каждом движении сквозь голубую органзу просвечивали молочной белизной груди и бедра. Шаровары, падавшие глубокими складками, колыхались от малейшего дуновения. Шелковый пояс плотно охватывал талию и бедра, но ничуть не мешал движениям, делая их лишь более выразительными.

Марта усмехнулась беззубым ртом и, ничего не сказав, вышла.

Внизу Филипп с нетерпением ждал окончания ужина. Леди Равенна восседала на возвышении, словно на троне, за длинным столом. По правую и левую руку от нее расположились почетные гости. Леди Равенна почти не говорила за трапезой, что вполне устраивало Филиппа. Сейчас его занимала лишь одна мысль; подернутые страстной дымкой синие глаза стояли перед ним. Филипп уже чувствовал возбуждение — доселе ни одна женщина не творила с ним такого: он желал Эльвину постоянно, желал так, будто не утолил еще желания.

Вино и мед текли рекой, и Филипп с усмешкой наблюдал за тем, как воины его один за другим падали жертвами невоздержанных возлияний. Они пели, потом начали драться и, наконец, почти все оказались под столом. Они не щадили себя в сражении и не щадили себя за столом. Что же, если такой отдых им по душе, отчего бы не потешиться всласть.

Впрочем, кое-кто наслаждался не только вином. Воины покидали зал кто с одной, а кто и с двумя девицами под руку. Филипп дивился количеству девиц, хотевших повеселиться от души. Должно быть, в здешние места очень долго никто из настоящих мужчин не заглядывал.

Думая о своем, Филипп посмотрел на хозяйку дома, сидевшую рядом с ним. Она, как и следовало из слов Эльвины, была довольно любопытным созданием. Рано овдовевшая, леди Равенна была ровесницей Филиппа. Две черные косы змеями опускались на грудь, остальная масса густых черных волос была накрыта сеткой. Черное платье делало ее похожей на монахиню, если бы не ожерелье из кроваво-красных рубинов, скрепленных втрое переплетенной золотой цепью, и не широкий, в три пальца, ошейник, напоминающий тот, что надевают на шею рабам, но только не из железа, а из червонного золота, да если бы не обилие перстней, сверкающих драгоценными камнями.

Во время ужина она оставалась почти неподвижной, безучастно наблюдая за забавами гостей. Улыбка ее больше походила на оскал, когда она предложила Филиппу кубок с вином, положенный почетному гостю.

— Вы не пьете вместе со всеми, Филипп, — сказала хозяйка, — но этот кубок вы должны осушить до дна.