Все трое были в Америке эмигрантами. Но если Алекс и Феликс считали эту страну все таки чужой, то Макс полностью растворился в новой среде и про все американское говорил «наше». Он стал большим патриотом Штатов, этот Макс.

Впрочем, это не мешало ему оставаться нужным для Портнова человеком.

– А ты что скажешь? – обратился к нему Портнов. – У тебя как?

Макс удивленно на него воззрился.

– Но, босс… – сказал он. – Я же все доложил. Если я что то не так рассказал…

– Ты уверен, что этот «черный нал» отправится именно в тот момент, который указали ваши программисты?

– Конечно! – Макс удивленно смотрел на него. – Когда мы ошибались, шеф?

– О’кей, – кивнул Портнов. – Ладно. Значит, все решено. Как говорится, деньги подсчитаны – будем брать.

– Будем, – одновременно кивнули Макс и Алекс.

Портнов отпустил их. Они поклонились и вышли.

Под итальянцев играют, глядя им вслед, усмехнулся Портнов. Действительно, насмотрелись разных «спрутов» и «крестных отцов». Церемонии такие развели, посмотреть любо дорого.

Что то я нервничаю, неожиданно поймал он себя на мандраже. Что то должно произойти, я это чувствую, но что именно. И эта неизвестность мне не нравится.

Он подошел к окну и долго смотрел на Кремль.

Ты не представляешь, думал он, глядя на эту драгоценность Москвы и всей России, да и откуда тебе знать, какую жирную, огромную свинью я собираюсь тебе подложить.

Он снял телефонную трубку:

– Портье?

– Да, – ответили ему.

– Принесите мне водки.

– Пятьдесят граммов? Сто?

– Бутылку.

– Какую закуску желаете?

– Соленый огурец.

– Просто соленый огурец?

– Просто соленый огурец.

Он снова подошел к окну. И долго долго, словно дожидаясь какого то ответа, вглядывался в Кремль.

Глава вторая

Из записок Турецкого

1

Сегодняшнее утро началось с того, что Ирина Генриховна заявила мне, что подает на развод.

Ирина Генриховна – моя пока еще законная супруга, но в силу определенных причин в последнее время я называю ее не иначе как по имени отчеству.

Вообще то Ирина не в первый раз собралась со мной разводиться, но сегодня она была настроена особенно воинственно. Я хотел ей напомнить, что развод касается не только нас двоих, есть у нас и третий человек – дочь Ниночка. Но Ирина пребывала в такой ярости, что все равно бы меня не услышала.

На своем веку я немало повидал женской ярости – по долгу службы, так сказать. Кто не знает, могу сообщить свою должность: старший следователь по особо важным делам при Генпрокуроре России Александр Борисович Турецкий.

Так вот: видел я женщин в ярости, но такую, какой была Ирина сегодняшним утром, видеть не доводилось.

Это была не женщина и даже не разъяренная фурия – это была никому не подвластная стихия, с которой бороться совершенно безнадежно.

Я и не боролся.

Собственно, ничего нового я о себе не узнал. Претензии все те же, что и всегда: я плюю на семью, я шляюсь ночами, ребенок меня не видит, работаю слишком много, ночую черт знает где и при такой жизни обязательно скоро сдохну.

В общем, сгорю на работе.

Но этот тон, господа, эти интонации, эти испепеляющие взоры… Короче, я едва успел накинуть что то на себя и, втянув в плечи голову, поспешил из дома вон.

Ну и жизнь! Как будто на работе мало неприятностей.

Да, господа, как ни прискорбно мне об этом говорить, но супружеская жизнь моя как то незаметно и естественно въехала в какой то тупичок.