В каменном коридоре на стене висело зеркало в черной раме. Оно было разбито, а осколки лежали на полу, словно чудаковато сияющая мостовая.

Раскаты грома все еще звенели по всему дому.

Лиллиана бросилась бежать, ступая босыми ногами по осколкам стекла, имевшим смертельный блеск ножей. Она была слишком слаба, чтобы не причинять себе боли, но все еще была чародейкой Разочарованного дола, правителем Ауримера. Он наблюдал, как на её коже открылись длинные, глубокие красные раны, а затем закрылись так же аккуратно, как двери, оставив только кровавые следы и разбросанные осколки зеркала, словно сланец на пляже. Мать Эша никогда не позволяла себе страдать слишком долго.

Он побежал за ней прямиком к комнате Джареда.

Дверь была открыта. Эш вновь увидел распахнутые окна и разбитые зеркала, которых в комнате Джареда было больше, чем он знал. Осколки покрывали комнату, покрывали кровать, создавая опасный, сияющий серебристый океан.

Джаред извлек урок из попытки Эша: он научился не позволять даже пытаться заговорить с ним кому бы то ни было. Даже когда Лиллиана бросилась к его двери, та захлопнулась с грохотом, отозвавшимся эхом по всему дому. Мать Эша вцепилась в ручку, но дверь не поддалась.

Лиллиана приложила руку к двери, а потом и щеку, будто хотела прижаться своей щекой к щеке Джареда, но ближе подобраться не могла.

— Джаред, — окликнула она. — Джаред, выходи. Это твоя тетя Лиллиана. Я знаю, твоя мама ушла, но я здесь. Я не уйду. Я всегда останусь с тобой, и мне... очень жаль. Джаред, родной, пожалуйста.

Ответа не последовало.

— Что он там делает? — прошептал Эш.

Лиллиана обернулась к нему.

— Он пытается справиться. Это нормально.

— Он чокнутый! — сказал Эш.

— Он разбил несколько зеркал, — сказала его мать. — Он никому не навредил. Не тебе из всех людей его судить. Все это время я думала, что это он убивает девочек, убивает людей в моем городе — в моем городе! Но это были ты и твой отец, подкрадывались и нападали на моих людей, смеялись у меня за спиной.

— Я не смеялся!

— Ты всегда ставил себя выше него, — сказала Лиллиана своему сыну и наследнику. Её голос был холоден, как лед. — Но доказал, что ошибался. Не так ли?

— Это не... — начал Эш, но не произнес вслух «моя вина», потому что знал, это его вина. Он не был жертвой. Ведь нож был у него. — То, как ты говоришь о людях, живущих в Разочарованном доле... думаешь, ты лучше их, прямо как считает отец.

— О, значит, это моя вина? — требовательно спросила его мать. — Я научила тебя убивать? Разве за всю свою жизнь я говорила тебе что-либо подобное?

Она не учила его убивать. Эш не знал, как сказать: «Ты говорила о людях, будто они — скот, и поэтому, когда папа сказал, что их надо убить ради нашей пользы, это казалось разумным».

— Тому, что ты сделал, нет никакого оправдания, — сказала его мать. — Прошу тебя, перестань его искать.

Эш подумал, что оправданий, возможно, и не было, но существовали объяснения: она не должна вести себя так, будто его деяния возникли из ниоткуда, появились лишь по причине его внутренней слабости.

Даже мысленно это прозвучало как оправдание, потому он промолчал.

Мать отвернула от него свое лицо и, подождав некоторое время возле двери Джареда, пошла обратно в свою комнату.