На Шеперд-маркет, улице, которая даже в наши дни не поддается никакому облагораживанию, они толпятся и толкаются в пустых комнатах за заколоченными дверьми. Вот этих я по временам слышу, они шепчут что-то сквозь щели. Говорят со мной из своих укрытий. „Он возвращается?“ — то и дело спрашивает меня одна женщина, и сквозь зазор в деревянных досках я вижу ее ребра и позвонки.

„Кажется, я не смогу их найти“, — снова и снова шепчет мне другой узник прошлого. Я даже не знаю, мужчина это или женщина, потому что он стоит на четвереньках за какими-то корзинами. Их молочно-белые глаза как будто не видят меня. Разговаривать с ними без толку — они не сознают ничего, кроме собственных страданий, но в то же время моментально чувствуют мое присутствие.

Ох, милый, я существую наполовину в одном мире, а наполовину — в другом. В точности как ты под конец. Теперь я все понимаю и прошу у тебя прощения за то, что прежде не верила тебе. Я никогда особенно не вглядывалась в то, что было развешано у него по стенам, как вглядывался ты и все остальные. Никогда не слышала, чтобы он говорил, как слышал ты. И это ведь ты бросил ему вызов. Наверное, поскольку мое участие в деле было незначительным и зараза проникала в меня гораздо медленнее. А может быть, как ты и подозревал перед смертью, то, что он говорил, правда.

Но как же они выбрались оттуда вместе с ним? Как они сумели проникнуть в картины, которые раньше висели на стенах, и во все зеркала? Как они смеют вот так запросто являться передо мной среди белого дня? Думаешь, мне лучше сидеть в тишине и одиночестве в окружении голых стен, пока все не кончится, и оберегать все входы, через которые они могут пролезть? Неужели ад настолько перенаселен, что они возвращаются?»

Их были целые страницы, описаний странных, жутких видений, с которыми несчастная бабушка сталкивалась на улицах, некогда бывших для нее настоящим социальным раем, — со свиданиями, встречами за ланчем, вечеринками, походами по магазинам и клубам. И кто же этот неотступный тип?

«И каждый раз он их созывает. Все голоса, тени и предметы — им нет места ни в этом доме, ни на лестницах, ни в наших комнатах. Но они являются, стоит ему бросить клич…»

Эйприл начала делать закладки из страниц блокнота, записывая на них все, что относилось, по-видимому, к Баррингтон-хаус. По ее предположениям, в доме произошло некое событие, затронувшее и Лилиан с Реджинальдом, которое, как считала бабушка, повлекло за собой гибель мужа. Тем не менее она никогда не останавливалась на подробностях его кончины. Если в Баррингтон-хаус до сих пор проживает кто-нибудь из прежних соседей, хорошо бы узнать у них, как умер супруг ее двоюродной бабушки. Из записей Лилиан получалось, что ей приходится расплачиваться за некий ужасный поступок, совершенный мужем.

«Ты все сжег и думал, что на этом дело и закончится. Но как же им удалось пережить пожар? Ведь все они здесь, несмотря на то что ты сделал для нас. Для всех нас. Остальные больше со мной не разговаривают. Они винят меня, ведь я твоя жена. Я читаю это в глазах Беатрис. Она теперь не открывает мне дверь. Управляющий прислал мне письмо, и адвокат тоже, угрожая призвать на помощь закон, если я не прекращу преследовать ее. Преследовать ее? Я пыталась им объяснить, что необходимо выживать сообща. И что мы вместе увязли в этом деле. Но убедить их не удалось.

Шейферы тоже не желают меня видеть. Иногда Том звонит и разговаривает со мной шепотом, когда Мириам выходит в другую комнату, но он каждый раз бросает трубку, стоит ей вернуться. Она контролирует все его действия, как и всегда.

Все они трусы. Я говорю себе, что без них мне даже лучше. А вышвырнуть меня отсюда они не могут, потому что я не в силах уйти.