— Похоже на Трианон, особняк Марии-Антуанетты в лесах неподалеку от Версаля.
— И судя по звукам, которые оттуда доносятся, Фарго тоже там, — с этими словами Норби устремился вперед.
— Нет, Норби, вернись! Я должен нести тебя. Тебе придется изображать мой автомат: двигаться лишь по моей команде и выглядеть полным дураком. Пожалуйста, не обижайся.
Он поднял Норби, разразившегося потоком жалоб, и пошел к дому, навстречу звучному тенору Фарго Уэллса, выводившему оперную арию.
— Добро пожаловать, Джефф, — жизнерадостно произнес Фарго. — Я знал, что рано или поздно ты появишься, но не предполагал, что ты останешься в таком неказистом виде. М-да, печальное зрелище!
Он взял аккорд на струнном музыкальном инструменте, лежавшем у него на коленях, и две леди с напудренными прическами немедленно придвинулись к нему с обеих сторон.
Фарго сидел на красной плюшевой подушке, положив рядом свой тяжелый парик. В клетках, расставленных повсюду, щебетали канарейки; то же самое делали разнообразные женщины, одетые словно богатые пастушки для сказочной пасторальной постановки.
Одна из дам лежала на белой сатиновой кушетке в алькове, приподнятом над полом. У нее были роскошные рыже-золотистые волосы и бледное овальное лицо. Ее большие бледно-голубые глаза сейчас были вопросительно обращены на Джеффа.
— Ваше Величество, это мой младший брат, — беззаботно пояснил Фарго. — Судя по всему, он вернулся из какой-то увлекательной эскапады.
Джефф низко поклонился, остро осознавая, что его одежда измята, покрыта грязными пятнами и порвана в нескольких местах. Он заметил, что королева, очевидно, находилась на последних месяцах беременности. Платье пастушки, выглядевшее очень простеньким, если не обращать внимания на бесценное золотое шитье, не скрывало этого.
— Его зовут Джефферсон Уэллс, — продолжал Фарго. — В честь нашего Томаса Джефферсона.
— Ах, понятно, — королева томно кивнула. — В таком случае, мы должны дать ему возможность привести себя в порядок и подобрать ему новую одежду. Я и не знала, что Томас Джефферсон был уже так знаменит в то время, когда родился твой младший брат. В конце концов, ему явно больше девяти лет, а значит, он родился до 1776 года, когда Джефферсон написал вашу Декларацию Независимости.
«Итак, во Франции все еще 1785 год, — подумал Джефф. — Возможно, нам удастся забрать Фарго прежде, чем он изменит историю. Тогда дело можно считать решенным».
«Нужно смотаться отсюда прежде, чем королева влюбится в него», — телепатически прошептал Норби.
«Можешь не волноваться. Она тайно любит другого человека, но его здесь нет, и…»
— А после того, как вы помоетесь и переоденетесь, мсье Уэллс, мы оставим вас у себя до следующей недели, — продолжала королева. — Мы будем принимать самого Джефферсона. Он здесь, во Франции.
— Не позволяйте ему отвращать ваше сердце от более преданного слуги, Ваше Величество!
Джефф изумленно взглянул на Фарго. Голос звучал почти так же, как и у его брата, и с теми же интонациями, но губы Фарго не двигались.
Взоры всех дам обратились к Джеффу. Он покраснел, но потом понял, что они хихикают и машут кому-то, кто находится за его спиной. Обернувшись, Джефф увидел человека, в котором он немедленно узнал Бенджамина Франклина. Франклин медленно вошел в комнату, опираясь на длинную, крепкую трость. Американский дипломат был стар, но его улыбка оставалась неотразимой. Его лысина сияла, а остатки длинных седых волос доходили до плеч его коричневого сюртука.
Франклин подошел к королеве и склонился над ее рукой. |