Он устало поднял лицо.

– Не скажи, Сережа! Что-то я не так подошел, а девка она неплохая Сам дал какую-то промашку. Надо допонять теперь – какую?

– Чудная мораль. Я виноват, что вор у меня украл – зачем соблазнил вора своим добром? Еще что ты открыл такого сногсшибательного?

Он смотрел в сторону. На лице его появилось что-то умильное и восторженное вместе. Такое выражение бывало у него, когда становилось очень уж плохо.

– Нет на свете счастья, Сережа! Может, кому и есть, а мне – все! За счастье надо крепкими руками цепляться, а у меня – вот они! Если Лена в рожу плюнула, чего от других надеяться? Чего, я спрашиваю? Так я ждал, так ждал этого счастливого дня!

– Проваливай, Тимоха! – закричал я, рассердившись. – Надоел со своими счастливыми днями.

Когда он вышел, я направился к химику Алексеевскому. В прошлом он руководил отделом в военно-химическом институте, считался видным специалистом по взрывчатым веществам, а ныне трудился дежурным аналитиком. Он иногда получал спирт для анализов борной кислоты в растворах. Я крепкой рукой схватил быка за рога.

– Всеволод Михайлович, как у вас в смысле горючего?

Он замялся. Он был скупенек почище моего.

– М-м-м! Как вам сказать… Чистого или в водных растворах – этого нет. А в отходах анализов, так сказать, в промводах. Да ведь надо перегонять в разделительной колонке! Если случай у вас не смертельный.

– Именно смертельный! Выслушайте меня, дорогой Всеволод Михайлович. Тимофею нужна скорая помощь. У него в сердце рваная любовная рана. Он катастрофически теряет веру в людей. Одной скверной девке удалось добиться большего, чем всем следователям и надзирателям, – мир утратил для него девяносто процентов красок. Ужасно жить в таком сером мире! От вас зависит, удастся ли возродить Тимоху к жизни. Ради этого стоит наладить разделительную колонку на одну-две тарелки и приступить к запретному искусству перегонки спирта!

На другой день я возвращался в зону, ощущая внизу живота, куда даже равнодушные вахтенные стеснялись лезть при обыске, плоскую бутылочку с двумястами «кубиками» чистейшего спирта. Тимофей не знал, какая его ждет радость. Я подождал, пока он разделается с супом, и отозвал в сторонку.

– Минутки через три, Сережа, попросил он. У меня еще каша.

– Каша не волк, в лес не убежит, – объяснил я строго. – Раз сказал иди, значит иди! Каша пригодится потом.

Он покорно поплелся за мной.

– Доставай кружку, приказал я. И держись твердо на ногах. Если упадешь от радости в обморок, представление отставляется. Сегодня ты можешь нахлестаться по выбору: как сапожник, как извозчик, как грузчик, как босяк, как плотник, как матрос или еще как-нибудь. Короче, можешь напиться в доску, в дым, в стельку, в лежку, до белых слонов, до зеленых черней, до райских голосов, до бесчувствия, до обалдения, до просветления…

Не дослушав и половины, он кинулся за кружкой. Я заставил его налить сперва воды, потом опорожнил в кружку пузырек.

– А ты? – спросил он, замирая от радостного ожидания. – Я хочу с тобой.

– Может, нам еще чокнуться, чтоб на звон бокалов набежали коменданты? Тогда допивать придется в карцере.

– Нет, я хочу с тобой! Я тебе отбавлю.

– Для хмеля мне вполне хватит твоей пьяной рожи.

– Ну, поехали! – прошептал он и жадно припал к кружке, потом передал мне: – Там немного осталось – твоя доля!

Я в два глотка справился с теплой после разбавления жидкостью.

– Теперь кашу! – сказал Тимофей спотыкающимся голосом. – Скорей кашу, а то замутит.

Мы в две ложки умяли его миску каши. Тимофей пьянел на глазах.

– Я немного на взводе…– пролепетал он.