Как только подадут на стол последнее кушанье, то есть, жаркое, то дружка, обернув блюдо с жарким, а также калач и солонку скатертью, относил его в сенник к постели, куда, вслед за ними, отводили и молодых.

В дверях сенника посаженный отец, сдав с рук на руки новобрачную мужу, делал ей пристойное нравоучение и давал советы, как жить в супружестве.

По прибытии молодых к постели жена тысяцкого, одетая в то время в две шубы, одна — как следует, другая — навыворот, осыпала их осыпалом (зерном, деньгами и хмелем), кормила молодых на постели.

На другой день поутру все участники свадьбы являлись в сенник, стрелою поднимали одеяло новобрачных и определяли, по известным признакам, непорочность новобрачной.

Эту часть обряда можно считать самой жуткой и извращённой, даже если молодожёны любят друг друга.

На виду у всех гостей молодые, напившиеся и наевшиеся, должны идти в комнату, чтобы непременно свершить интимную близость. Похотливыми взглядами, словно извращенцы, гости провожают и напутствуют их.

Во-первых, после всех предсвадебных и свадебных перипетий, возлияний спиртного и обильного употребления пищи, лучше всего вообще, на некоторое время, воздержаться от близости, во избежание зачатия ребёнка в таком состоянии.

Во-вторых, почему вообще молодожёны должны вступать в близость непременно в этот день, а потом ещё и отчитываться перед собравшимися за свои действия?

А если у девушки именно этот день является по-женски неблагоприятным? Вообще, всё это похоже на случку животных и даже хуже.

Никому и в голову не придёт повести к кобелю суку, корову к быку или овцу к барану, если у них нет течки. А тут — иди, случайся, иначе опозорена будешь. Вот, какую историю, узнав, что я изучаю разные обряды, рассказал мне один семидесятилетний старик:

— В деревне я жил, когда женился. Сосватали мне невесту по любви, тихая такая, добрая она была, Ксюшей её звали. Ей девятнадцать тогда было, мне двадцать. Полгода с нею мы друг к дружке приглядывались, наверное полюбили.

Первый день свадьбы, когда к концу подходил, нас и отправили в отдельную комнату спать. У дверей сторожа поставили, а с утра должны были за простынёй нашей явиться, чтобы всем показать: в крови она девичьей или нет.

Ответственный момент для нас с Ксюшей настал. Да я, может, от волнений свадебных, а может, съел чего непотребного, только чувствую: ничего с Ксюшей мне не сделать. Она и так, и этак, и грудь неумело показывать стала, и поцеловала меня, а потом, вся разделась.

Только ничего нужного во мне так и не отреагировало на её ласки и раздевания. От этого я ещё больше в смятение пришёл. Сел на кровать, к стене голову отвернул.

Слышу, прильнула Ксюша щёчкой к моей спине, вздрагивает, а по спине моей слёзы её текут. Тут я и сам от горя заплакал. Так вот сидим на постели и плачем. Потом я говорю ей:

— Ты, Ксюша, не бойся, признаюсь при всех, что это я виноват.

А она в ответ:

— Не надо, смеяться над тобой станут.

А перед рассветом она пальцем сама себе порвала, что надо, кровь пошла. Простыню потом показали утром гостям, на опохмелку пришедшим. Они нас полупьяные вызывают, подшучивают да «горько» кричат перед очередной рюмкой.

Полгода прожили мы с Ксюшей в деревне, потом в город ушли, развелись. Так у меня за полгода ничего и не вышло.

На другой женщине женился, четверо детей теперь у меня, три сына и дочка, внуки есть. Но эту пакостную свадьбу в жизнь не забуду. А Ксюшу до сих пор вспоминаю.

В зачатии человека участвует не только плоть

Те, кто читал «Родовую книгу», должны помнить: ведрусский свадебный обряд венчания завершался зачатием влюбленными Любомилой и Радомиром ребёнка.

Но тогда я не стал спрашивать у Анастасии, есть ли какие-то особенности у Ведрусской цивилизации относительно зачатия детей и вообще, стоит ли уделять этому особое внимание?

Но она, словно почувствовав возможность вопроса, сама сказала:

— У ведруссов было великое понимание сути зачатия своих детей.