Кроме роз, здесь еще росли желтянки и белые кружевницы, а в самом защищенном от ветра уголке разросся пятачок ярко-красных «демоновых глазок». Иллира была очень рада, что у нее нет аллергии. Она набрала целую охапку цветов, уселась на нагревшуюся на солнышке каменную скамейку и принялась плести гирлянду.
Иллира научилась этому из Видений. Наяву Иллиру не учили этому ни ее мать, ни Даброу, ни даже Лунный Цветок, которая рассказала Иллире все, что та хотела знать о доле женщины и о своем даре. Точно так же Иллира научилась и множеству других вещей: песням и стихам, некоторым тонкостям искусства любви, отдельным приемам в обращении с мечом или ножом. Она знала слишком много для одного человека и потому так любила Лиллис, что стремилась поделиться с ней всеми своими знаниями и обрести наконец человека, который сможет ее понять.
Вот Тревия никогда ее не поймет.
Солнце согрело плечи женщины и наконец-то раскрепостило мышцы, закаменевшие с того самого зимнего дня, когда Иллира последний раз держала на руках свою родную дочь живой. Иллира подняла лицо к солнцу, закрыла глаза и представила себе взрослеющую Лиллис — ребенка, женщину, друга… Она взяла недавнее Видение и изменяла его до тех пор, пока не увидела на месте Тревии Лиллис и не услышала ее смех и единственное слово: «Мама, мама, мама…»
Но смех — как поняла Иллира после краткого мгновения блаженства, — звучал не в воображении, а на самом деле, эхом отдаваясь от стен дворика. Иллира открыла глаза и увидела стайку детей, вторгшихся со своими играми в облюбованное С'данзо убежище. Никого из этих детей она во время своих визитов в детскую не встречала — кроме двух, которые явно были бейсибцами. Это были две девочки — судя по их возрасту, покинувшие родную страну вместе с родителями.
— Теперь ты водишь!
— И не подглядывай!
Водящая — младшая из двух девочек-бейсибок — неохотно отделилась от группы. Ее руки и ноги, выглядывавшие из-под дорогой, но грязной и какой-то бесформенной туники, все сохраняли младенческую пухлость. Походка девочки тоже была еще младенческой, ковыляющей. По мере того как другие дети, так и не заметившие Иллиру, которая тихонько сидела на своей скамейке, потихоньку пытались спрятаться, на лице девочки все отчетливее проступало желание зареветь.
Потом она пожала плечами и закрыла глаза ладошками.
— Вслух! Считай вслух, Ча-бос! — потребовала вторая девочка-бейсибка.
— Один… два… т-т-три…
При счете «четыре» остальные дети с визгом и криками бросились наутек и исчезли, рассеялись в путанице комнат и коридоров. Маленькая девочка, Ча-бос, постояла немного в наступившей тишине и отняла руки от залитого слезами лица. Тут она и заметила Иллиру.
В янтарных глазах девочки дрогнула мигательная перепонка, отличающая изгнанников от жителей континента, и Ча-бос внимательно осмотрела Иллиру. Несмотря на все свои усилия, С'данзо рефлекторно отвела взгляд. Но Ча-бос, по-видимому, не обратила на это внимания — или уже приучилась скрывать свои чувства.
— Я не умею считать до ста! — заявила Ча-бос в полной уверенности, что это все объясняет. Иллира отметила про себя, что бейсибцы, оказывается, способны плакать и одновременно пялиться на тебя.
— И я тоже не умею, — призналась Иллира. У нее никогда не возникало необходимости сосчитать такое большое количество вещей.
Ча-бос поникла. Что за польза во взрослом, который знает не больше ее самой?
— Ну и ладно, — сказала она одновременно и себе, и Иллире. — Все равно они не хотят со мной играть.
Взглянув в огромные неподвижные глаза, Иллира Увидела, что Ча-бос была права. Другие дети не собирались продолжать эту несложную игру. |