Он нерешительно замер над почти завершенной работой, боясь положить замковый камень, — ему казалось, что тот снова рухнет, увлекая за собой остальные. У Зипа невольно вырвалось:

— Ты уверен?

Незнакомец утвердительно качнул головой и повелительно указал копьем на алтарь.

Зип положил последний камень поверх остальных. С камня сорвалась искра и впилась ему в ладонь. Потом жгучая боль перетекла в запястье.

Зип отшатнулся и краем глаза заметил, что камни алтаря внезапно сделались яркими, словно их охватило пламя. Зип заслонил глаза рукой, защищая их от ослепительной вспышки. «Шуточки рассвета», — сказал он себе, когда открыл глаза и увидел, что алтарь находится на прежнем месте, и на нем нет ни огня, и ни малейших следов копоти.

Он стоял! Грубый каменный улей, такой же крепкий, как и храмовая стена, в тени которой он притулился. Наконец-то получилось! На Зипа нахлынула волна облегчения. Прежде чем успел осознать, что делает, он упал на колени и попытался заглянуть в отверстие в алтаре, чтобы узнать — там ли бог?

Он действительно увидел что-то красное, нетерпеливо мерцающее в долгожданной темноте. Зип прикоснулся к камням: они были холодными.

Зип потрогал один из камней. Тот не шелохнулся. Толкнул второй. Тот же эффект. Зип счастливо рассмеялся. Прижался щекой к холодному камню. Теперь он знал, что вспышка, причинившая ему боль, была чем-то сродни холодному огню светлячка, а все прочее было иллюзией, мгновением пробуждения мечты.

Бог не гневался на него! Он поселился в храме, который построил для него Зип!

Зип радостно завопил что-то нечленораздельное и только после этого вспомнил о вооруженном незнакомце. Он обернулся, широко раскинув руки, чтобы поблагодарить незнакомца, но рядом никого не было. Никого. Ни человека в доспехах. Ни лошади с чепраком из шкуры пантеры.

Ничего. Только дневной свет, заполнивший переулок, куда заказан вход любому илсигу, даже Зипу, офицеру милиции города Санктуария.

— Я должен идти, господин, но я вернусь, — пробормотал Зип и в последний раз перед тем, как уйти, погладил камни алтаря. — Я вернусь.

Чалая лошадь Камы умчалась в ночь. Она каким-то образом ухитрилась избавиться от сбруи и удрать. Крит был уверен, что кто-то забрался в сарай и украл кобылу, но Кама покачала головой:

— Она постоянно откалывает такие номера. Я не знаю двери, которой эта скотина не могла бы открыть, и узла, который не смогла бы разжевать. Она где-нибудь у казарм пасынков, попомни мое слово.

На этом и разговоры о чалой, и попытки Камы подбодрить Крита закончились. Казармы пасынков больше не существовало — их осталось слишком мало, и никто из оставшихся не жил в казармах. Слишком уж там стало пусто и неуютно. Из них устроили склад для снаряжения и конюшню для лошадей. А еще там жил Крит, если не ночевал в доме у Развалин; Страт же… Страт жил там, где жил. Рэндал, которого тоже можно было причислить к пасынкам, жил в Гильдии магов, а сама Кама предпочитала постели любовников — пусть даже случайных, — одиночеству в обществе невеселых воспоминаний.

— Пойду, поищу ее, — неубедительно промямлила Кама. — Тебе все равно пора на службу. Ну что, встретимся сего… попозже?

— Меня устроит «сегодня», — мягко сказал Крит, а потом добавил уже с большей страстностью:

— Если хочешь, давай объединимся против Ишад. Я не могу допустить, чтобы Страт пропал. Я хочу вытащить его из этого дерьма.

— Почему?

Когда они вернулись на сторожевой пост, чтобы написать рапорт, Страт уже ждал их там, переполненный предостережениями от Ишад и искренним интересом. Но Крит не пошел на откровенность. И не позволил Страту сделать первый шаг к примирению.

— Она сказала, — начал Страт (в разговорах он никогда не называл Ишад по имени.