— Шчхххджджк. Втстссссх. Нддиник! — казалось, юноша прилагал огромные усилия, чтобы что-то отчетливо произнести. Мускулы его впалых щек корчились от боли; глаза вращались; он сжал кулаки и уперся локтями в валившиеся бока. И вдруг у него вырвалось целое понятное предложение:

— Я пришел с миром и любовью от Королевы.

— Вы видите, это эмиссар! — заорал Кьюробейн Бэнки, победоносно оскалившись.

Хазефен Муери кивнул. Кьюробейн Бэнки начал было говорить что-то еще, но Хазефен Муери сделал ему раздраженный знак помолчать.

«Это действительно какой-то ребенок, украденный джиками во младенчестве. — подумал он. — И с тех пор он жил среди них в их недоступной северной империи. И теперь был послан обратно в город своего рождения выполнить одному Джиссо известный приказ королевы человеконасекомых».

Намерения джиков находились вне всякого понимания. Все это знали. Но сообщение, которое этот юноша так мучительно старался передать, могло предвещать благоприятную возможность в сложных взаимоотношениях людей и народа насекомых. Хазефен Муери, который являлся уникальным среди принцев города и достиг той точки зрелости, когда становилось необходимым задуматься о восхождении к более высоким сферам, воспринял то, что незнакомец появился именно в тот день, когда он исполнял должность судьи, как знак судьбы. Из этого можно было извлечь какую-то пользу. Хотя сначала он должен был понять, что пытался сказать посланник.

И тут он вспомнил о толкователе. О самом знаменитом из всех вернувшихся пленников, девушке самого знатного происхождения из когда-либо украденных, — Нилли Аруилане, дочери Танианы и Креша. Она немного могла понимать язык джиков. Три месяца плена, проведенные среди них несколько лет назад. Она была схвачена у самых стен города, став причиной огромных волнений: единственный ребенок вождя и летописца был украден насекомыми! Громкий плач, всеобщее безумие. Был проделан огромный поиск на прилежащей территории. Но все напрасно. Затем, спустя месяцы, словно упав с неба, девочка вдруг появилась вновь. Она казалась ошеломленной, хотя явных признаков насилия не было видно. Подобно всем вернувшимся от джиков, она отказалась рассказать о времени, проведенном в плену; подобно остальным, она изменилась, став более угрюмой и замкнутой. Хотя она и раньше была достаточно угрюмой.

Не было ли риска втягивать в это Нилли Аруилану?

Она была своевольным, непредсказуемым и опасным союзником. Она унаследовала от своей могущественной матери и непостижимого мечтательного отца множество удивительных черт. Ее никто не мог контролировать. Прошло уже несколько месяцев после празднования ее шестнадцатилетия, а она бешено носилась по городу, свободная как река. Насколько было известно Хазефену Муери, она никогда никому не позволила прикоснуться к ней, так же как и опоясать себя, разумеется не считая того ее дня отношений с женщиной, совершавшей подношение Болдиринфой, но это был просто ритуал, символизировавший ее вступление в пору женской зрелости, когда ей исполнилось тринадцать лет. Через это проходили все. Как раз на следующий день ее утащили джики. Некоторые люди поговаривали, что ее вообще никто не крал — просто она сбежала, посчитав свой первый день отношения слишком грустным. Но Хазефен Муери подозревал, что это не так. Она вернулась слишком странной. Должно быть, она действительно побывала у джиков.

В соображениях Хазефена Муери играл важную роль еще один важный фактор — он желал Нилли Аруилану с мрачной страстью, которая жгла его подобно пожару в сердце мира. Он видел в ней ключ к власти над городом, если только она станет его супругой. До сих пор он не осмеливался говорить с ней или с кем-нибудь еще об этом. Но, возможно, если он привлечет ее сегодня к этому событию, это поможет ему заключить узы, бывшие его самой сильной надеждой.