Мы похороним его на джикской земле. А что касается выживших… — Он пожал плечами. — Мы хотели бы поступить в ваше распоряжение до окончания войны. Если вы, конечно, примите нас в таком потрепанном виде. Если нет, то мы как-нибудь доковыляем до своего города и будем ждать от вас известий.
— Разумеется, присоединяйтесь к нам, — отозвался Фа-Кимнибол. — Присоединяйтесь, и будем сражаться вместе, если у вас хватит сил. Почему мы должны отказывать вам? Мы с самого начала считались союзниками — твой город и мой.
* * *
Темнело быстро. Нилли Аруилана опустилась на колени рядом с отцом. Фа-Кимнибол стоял поодаль, в тени, куда не добирался свет светильников.
— Сними с моей шеи этот амулет, — прошептал Креш. — Надень его на себя.
Нилли Аруилана сжала кулаки: она понимала, что подразумевал Креш. Он носил этот амулет всю жизнь — она никогда не видела отца без него. Передать его теперь ей…
Она бросила взгляд на Фа-Кимнибола. Тот кивнул. «Сделай это, — мысленно приказал он. — Сделай».
Разрезав шнурок, на котором был подвешен амулет, она мягко сняла его. Это был небольшой кусочек зеленого стекла, или это так казалось, с какими-то надписями, которые были такими мелкими, что их невозможно было разобрать. Амулет был очень древним. Она чувствовала его странную прохладу, но, когда завязала у себя на шее, амулет запульсировал и чуть-чуть потеплел.
Она не сводила с него глаз.
— Папа, на что он способен?
— Думаю, не намногое. Но он принадлежал Тагго-рану, который был летописцем до меня. Это частица Великого Мира, так сказал Таггоран. Наверное, это отличительный знак летописца. Иногда он призывает ко мне Таггорана, когда я в нем нуждаюсь. Теперь его будешь носить ты.
— Но я…
— Ты теперь летописец, — сказал Креш.
— Что? Папа, у меня нет никакого опыта? И среди летописцев никогда не было женщины!
Пытаясь изобразить улыбку, Креш скривил губы:
— Теперь все меняется. Все. С тобой будет работать Чапитин Сталд. И Айоу Санграйс с Плором Килливашем, если они останутся после войны в живых. Летописцы должны принадлежать к нашему роду. — Он потянулся к ее руке и крепко сжал ее. «Его пальцы такие крошечные, — подумала она. — Он снова становится ребенком». Он на мгновение открыл глаза и сказал:
— Ты же знаешь, я никогда не думал, что у меня будет дочь, что у меня вообще будут дети.
— Папа, ты только представь, сколько огорчений я тебе доставляла!
— Никогда ты не доставляла мне огорчений, только радость, дитя мое. Ты должна этому верить. — Его рука сжалась еще сильнее. — Нилли, я всегда тебя любил. И всегда буду любить. Ты же передашь мою любовь Таниане, спутнице всех этих лет, моей супруге? Она очень огорчится. Но она не должна грустить. Я буду сидеть подле Доинно и расспрашивать его о разных вещах. — Он помолчал. — Мой брат здесь?
— Да.
— Я так и думал. Пришли его ко мне.
Но Фа-Кимнибол уже направлялся к Крешу. Он опустился на колени и протянул руку. Креш легонько прикоснулся к ней, лишь конниками пальцев.
— Брат, — пробормотал он, — я передам твою любовь Минбейн. А теперь ты должен выйти. То, что здесь произойдет, должно остаться между мной и Нилли. Если захочет, она тебе потом об этом расскажет.
Фа-Кимнибол кивнул. Он на мгновение легко и с любовью приложил руку ко лбу Креша, словно надеялся, что от этого прикосновения ему передастся вся мудрость брата, затем поднялся и, не оглядываясь, вышел из палатки.
— Сбоку, под моим кушаком,<sub>;</sub> — сказал Креш, — ты найдешь небольшой вельветовый кошелек. |